Этой весной здоровье Ходова резко ухудшилось. Немногие знали о тяжелом его недуге. Врачи думали, что сам он не догадывается об истинном диагнозе, но Ходов знал все, знал, что рак не даст ему пощады. Если медицина бессильна, то заменить ее может только воля. Так думал Ходов и, не разрешая болезни сломить себя, держался, молчал. Всю зиму Ходов работал, и никто не подозревал, какие боли он переносил, какого напряжения ему стоило быть всегда четким, ровным, сухим. И воля если не побеждала болезнь, то отвоевывала у нее дни. Общий порыв строителей ледяного мола был для Ходова тем кислородом, который поддерживал силы больного. Пришла весна с тяжелыми ее тревогами. Не вскрывалась полынья, падал дух помощников Ходова, готова была надломиться и его воля. Он понял, как близок конец. Но Василий Васильевич все еще не сдавался, крепился, скрывал. Корабли пошли в обход ледяного мола, мимо мыса Желанья. Ходов собрал своих помощников, чтобы объявить им об этом. В присутствии других он никогда не морщился от боли. Лишь спазмы перехватывали горло, и голос тогда был особенно скрипуч. - Профессор Сметанкин выступил в печати, - говорил Ходов. - Требует уничтожения нашего сооружения, поскольку оно уже выполнило свою экспериментальную роль. Как ни тяжело, но надо быть готовым к тому, что нам не разрешат и дальше служить препятствием для нормального судоходства в полярных морях. - Уничтожить мол? Это преступление, - вскипел Алексей. - Пусть профессор Сметанкин поймет, что если лед вскроется хоть осенью, то по годовалому льду в нашем канале ледоколы смогут водить суда круглый год! Ходов махнул рукой. - Новое обоснование к осуществленному проекту. Применение ледоколов обходится дорого. Мы имели задание построить опытное сооружение - провести грандиозный опыт по созданию незамерзающей полыньи. Только наша страна могла позволить себе эксперимент такого масштаба. Опыт, к сожалению, не дал желанных результатов. - Еще рано судить! - протестовал Алексей. - Все-таки ледоколы смогут... Александр Григорьевич! - обратился за поддержкой к океанологу Алеша. Дядя Саша сидел, задумавшись, опершись лбом о пальцы руки. - Не для того делали мол, - спокойно заметил он. Алеша не ожидал, что даже дядя Саша не поддержит его. Он упрямо закусил губу. - Опыт не удался, - продолжал Ходов. - Такую возможность учитывали. Однако не следует думать, что это обстоятельство уменьшает ответственность всех нас, строителей, проектировщиков и некоторых, несущих ответственность особую... Алексей резко повернулся к Ходову, готовый с вызовом встретить его взгляд, но Ходов смотрел не на него, а на Александра Григорьевича Петрова. Алеша только что рассердился на дядю Сашу, но теперь он встревожился. Он вдруг впервые заметил, сколько прибавилось у того седины в бороде. - Я имею в виду себя, начальника строительства, и вас, Александр Григорьевич, но не как парторга стройки, а как ученого-океанолога, своим заключением повлиявшего на решение строить мол вопреки некоторым другим мнениям. Александр Григорьевич откинулся на спинку стула и ровным, спокойным голосом сказал: - Решайся сейчас вопрос о строительстве мола, я снова бы дал точно такое же заключение. Ходов едва сдержал себя. - Нам с вами представится случай дать разъяснения по этому поводу, жестко сказал он. - Получена радиограмма, вызывающая научного консультанта стройки океанолога Петрова в Москву, к товарищу Волкову. Там же спросят ответ и с меня. - Добро, - удовлетворенно сказал Петров, неторопливо поднимаясь. Алеша вскочил. Ему хотелось защитить дядю Сашу, взять ответственность на себя, только на себя одного. - Вылететь надо немедленно, - все так же жестко добавил Ходов. - Наш летчик Росов, обслуживающий стройку, доставит вас. Постарайтесь получить все необходимые инструкции. Росова не задерживайте. Дядя Саша пожал плечами. Ходов долгим взглядом провожал его широкую спину, пока за ним не закрылась дверь. Выйдя на палубу, Александр Григорьевич увидел настороженно смотрящую в небо Галю. - Весну чуешь? - спросил он. - Даже птицу перелетную приметила? В голубом небе, распластав застывшие в полете крылья, шла летающая лодка Росова.