Организм настоятельно требовал утренних процедур. За неимением умывальника, мыла и зубной щетки из процедур мне оставалось только облегчиться. Что я и сделал за ближайшим кустом. Блин, даже руки помыть негде, не говоря уж о душе. По запаху я уже постепенно приближался к неизвестно сколько прожившим в лесу окруженцам. И ничего с этим до ближайшей реки или хотя бы дождя не поделаешь. Ничего. Главное – живой.
Когда я вернулся в наше подобие лагеря, Оля протянула мне хлеб. Ма-а-аленький такой кусочек. Ну да, хлеб экономить надо. Пока что пополнение запасов не предвидится. Завтрак был проглочен за пару секунд, и под аккомпанемент урчания удивленно-раздраженного столь малым количеством еды желудка я подошел к собравшимся у носилок бойцам.
– Надо похоронить по-человечески-то. – Лешка повторил то, что я уже услышал от Михалыча.
– Да как мы его похороним! У тебя лопата есть? Или руками рыть будешь? – Это, на сегодняшний день, самая длинная фраза, которую я услышал от Алфедова за все время нашего знакомства. Впрочем, по степени недовольства она не отличалась от остального, ранее мной от него услышанного.
Решение, как старший по званию, принял Терехин:
– Майора похоронить. Боец Митрофанчик, найдите, чем копать!
Политрук еще выше поднялся в моих глазах. Да, он бдительный и насквозь идейный, с уставом в голове вместо мозгов. Но все же, несмотря на то что мы в тылу врага и оставаться долго на одном месте опасно, понимает ведь, что оставлять вот так просто труп товарища… не по-человечески. А ведь мог найти десяток причин, почему не следует задерживаться, чтобы похоронить умершего.
Лешка задумчиво озирался, подыскивая, чем можно выкопать могилу. Лопат ни у кого из бойцов не было. Вообще со снаряжением было туго. Да, оружие было, но вот остального… Ни у кого даже каски не было. У Михалыча, правда, был еще штык, но этой трешечной иглой только дырки хорошо делать. Кстати о штыке. После секундного раздумья я отошел к своим вещам, сваленным в кучку возле сидора, и, вернувшись, протянул Лешке один из немецких штык-ножей. Второй, решив тоже принять участие в работе и хоть так отблагодарить майора за спасение от сверхбдительного политрука, оставил себе. Инструмент не особо подходящий для того, чтобы копать большие ямы, но ничего лучше не было. Лешка почти сразу понял мою мысль и взял штык-нож.
Мы выбрали ровный участок земли, максимально удаленный от деревьев и кустарника. Копали долго. Вначале дело шло легко – единственным препятствием в мягкой лесной земле были тоненькие корешки трав, которые хорошо заточенный штык-нож резал даже не замечая. Мы подрезали по периметру дерн, небольшими кусками отбросили его в сторону, освободив необходимый участок голой, одуряюще пахнущей земли. Затем начали разрыхлять штык-ножами землю. Теперь нам уже доставляли некоторые неудобства толстые корни. Да, с хорошо заточенной лопатой их даже не замечаешь. Но со штык-ножом, пусть и отлично заточенным (впрочем, земля его быстро затупила), корни представляют собой проблему. Мы долбили землю, как дятлы дерево. Разрыхлив на глубину штыка землю на одном участке, переходили к другому. А в это время Алфедов и Саша Гримченко руками выгребали разрыхленную землю. Чуть позже к ним присоединился Михалыч. Он сначала о чем-то посоветовался с Терехиным, указывая на Гримченко, а потом отошел к носилкам. Через несколько минут, вернувшись, поставил на землю возле Саши сапоги майора. Тот посмотрел на Михалыча, потом на принесенные им сапоги, на свои сапоги и, кивнув, без слов вернулся к работе. И правильно. Майору ведь сапоги уже не нужны. А Саша, того и гляди, босой останется.