плевел, не припадая к сомнительным источникам оттого лишь, что они «созданы там».
Да и понятие «современность» — что оно включает? Приходилось мне слышать (пример из другой области, но характерный), мол, творчество художника Оскара Рабина несовременно. Если мы уберем из этой точки зрения идеологическую составляющую или банальный снобизм, что останется?.. А если завтра будет обнаружена неизвестная рукопись, допустим, Сервантеса? Для всего мира она окажется «новостью». Какое-нибудь пропавшее в веках легендарное сочинение, которое не могут найти столетий этак шесть-семь? Другие произведения автора «Слова о полку Игореве»?..
Возникает неизбежное «во-вторых». Касается оно литературного процесса. Если воспринимать оный как хронологически последовательное появление литературных произведений и подразумеваемое синхронное читательское восприятие после публикации, то, конечно, «у нас» он нарушен. Однако сходным образом он нарушается всегда и везде. Есть и другая возможность. Еще в 1970-е годы на Западе возникла научная дисциплина, названная «рецептивной эстетикой». Она включает читательское восприятие, рецепцию, в сферу литературного процесса и объявляет её едва ли не важнейшим фактором. Тогда «у нас» ничего не нарушается: все идет, как должно, всё попадает к нам вовремя. Или скорее временная компонента вообще снимается за ненужностью. Ведь и человек может в двадцать лет читать Ремарка, в тридцать — Толстого, а Катулла — только в сорок или даже в восемьдесят. И что же, в его восприятии это нарушение литературного процесса?
Тем более что очень многое теперь переводится почти сразу после того, как издается на родине автора. Очень часто перевод того или иного писателя — это читательский выбор, добровольный и чисто эстетический: некий турист, по профессии переводчик, едет в какую-нибудь Францию, там заходит в книжный магазин, покупает том, читает, загорается… Да ему даже ехать никуда не надо: зашел на соответствующий сайт, прочитал в подлиннике, понравилось, перевел, предложил…
И тем самым ответил на проблемное «в-третьих», не дав тому стать проблемой. Появление массива переводной литературы в России, развивающейся, как бы ни страдали славянофилы, по петровской культурной модели, сделалось необходимо с наступления Нового времени, то есть с XVII века. Ситуация преемственна и для Новейшего: тип культуры сохраняется. Вот уже четвертый век нашим писателям, для того чтобы создавать своё, надо находиться внутри «чужого», «другого». Практика недвусмысленно показала, что наша литературная жизнь, став чисто «внутренней» (как это было в пору холодной войны, за пресловутым занавесом), оказывается крайне бедной. Т