Последнее особенно выводило из себя. Великий Хедин ничего от них не скрывал, щедро делился всем, даже самым тайным знанием. А это?!
…Нет, на Межреальность не походит нисколько. Межреальность — она как мир, там есть и тяга, и есть чем дышать, если, конечно, не забредёшь куда не следует.
А здесь всё призрачно. И не идёшь, а плывёшь, да-да, медленно плывёшь через невидимое, но упругое, словно загустевшая вода. Дышишь — но это потому, что работают заклинания подводного дыхания, давным-давно известные даже начинающим магам. Однако, чтобы поддерживать их, нужны силы — а их становилось всё меньше.
И не оттого, что не текли здесь великие животворные реки незримой магии. Нет, вовсе нет. Магия имелась, больше того, её было столько, что Гелерра почти захлёбывалась. Но магия оказалась… дикой, неупорядоченной, обжигающей. Ты словно ныряльщик, вырвавшийся из глубины, жадно втянувший воздух посиневшими губами, — а над поверхностью царит нестерпимый жар, опаляющий глаза и кожу, и вдохнуть невозможно.
Так и тут.
Магии столько, что, казалось, хватило бы зажигать, гасить и вновь зажигать звёзды, оживлять отпылавшие костры небес; но каждое заклинание, даже самое простенькое, вроде уже упоминавшегося «водного дыхания» — давалось с жутким трудом, через боль, что всё нарастала и нарастала. Порой хотелось просто закрыть глаза и — перестать дышать.
Прямо перед Гелеррой расстилался серый, бесцветный, призрачный мир. Сплошные переплетения узловатых ветвей, острые и узкие листья, стебли, больше напоминавшие копейные древки. Через них можно протиснуться, они не имеют истинной плоти; однако краем глаза адата постоянно замечала яркое, многоцветное сверкание, буйство, пиршество красок; но, стоит повернуться и взглянуть в упор, как всё великолепие немедля пропадает, словно и не бывало.
Это злило и выводило из себя, мешало понять, что же, собственно, следует сейчас делать?
Ученик Великого Хедина никогда не заплутает в Упорядоченном. Пути-дороги Межреальности, при всей их запутанности — открытая книга. Гелерра выбралась бы и со Дна Миров, не растерялась бы, очутившись, скажем, в закрытом, лишённом магии мире; но здесь, где словно бы плывёшь в вязком киселе, а каждый вдох отдаётся обжигающей болью, от которой нет никакого спасения?
Бестелесный мир, где нет ни верха, ни низа. Нет привычной тяги, хочешь, тянись в одну сторону, а хочешь — в другую, никакой разницы. Ни направлений, ни смены дня с ночью, ни ветров, ни течений — ничего.
Только тень великого, исполинского дерева да дразнящий блеск красок на самом краю доступного взору.