– Моя жена может поклясться, что я был с ней всю ночь.
– Пристрастное свидетельство, Ворк. Любой обвинитель с удовольствием продырявит его еще до завтрака.
Она была права. Свидетельство Барбары было лучше, чем ничего, но мало что значило, особенно с учетом завещания Эзры. Жюри могло легко представить себе, что жена будет лгать, выгораживая мужа. Бросок в пятнадцать миллионов долларов – и все готово.
– Во всем этом есть светлая сторона, – успокоила меня Тара. – Хотите услышать? – Она продолжила, прежде чем я что-то ответил. – Вы знакомы с адвокатом Кларенсом Хэмбли?
– Да.
– Он говорит, что вы ничего не знали о завещании. Что ваш отец составил исчерпывающие инструкции, о которых вы не должны знать о нем при любых обстоятельствах. Это позволяет немного спустить паруса детектива Миллз. Хэмбли очень надежный.
Я представил себе этого старика, пристально глядящего на меня, с перекошенным от неприязни аристократическим ртом. Хэмбли не поступал так просто потому, что верил в это. Это то, что Дуглас доказывал бы жюри. Я даже слышал его слова: «Я никогда бы не усомнился в правдивости слов этого честного джентльмена». Он мог радостно улыбаться жюри и положить руку на плечо старику, чтобы показать, что они на одной стороне. Я совершенно уверен, что он никогда не обсуждал бы завещания с этим ответчиком. Он остановился бы и погрозил своим мясистым пальцем, проклиная меня. Но есть и другие стороны, леди и джентльмены. И ответчик – сильный, образованный человек. Здесь бы он повысил голос Адвокат! Который в течение десяти лет работал в одном офисе с покойным. Который в течение тридцати пяти лет имел доступ в дом этого человека… Его собственный отец!
Вот так бы он играл. На мой взгляд. Ему необходим был мотив.
Пятнадцать миллионов долларов, леди и господа. Много денег…
– И не забывайте очевидного, – напомнила репортер. – У них до сих пор нет орудия убийства. Это большая дыра.
«Не столь большая по сравнению с той, что в голове моего отца», – подумал я, поражаясь своему цинизму. Что и говорить, моя неприязнь к этому человеку выросла со времени его смерти.
– Что еще? – спросил я.
– Да, еще одна вещь, – сообщила она мне. – Это важно.
– Что?
– Я не думаю, что вы это сделали. Именно поэтому мы с вами разговариваем. Не заставляйте меня пожалеть об этом.
Я понял, что она имела в виду. Если просочится наружу хоть одно слово из всего, что она мне сказала, ее источники информации высохнут. Она могла быть обвинена в преступлении.
– Я понимаю, – сказал я ей.
– Слушайте, Ворк. Вы мне нравитесь. Вы похожи на маленького мальчика, играющего в переодевание. Не допускайте, чтобы вас поймали со спущенными штанами.