Иногда, очень редко, промелькнет нечто забавное. Нет, не набившие оскомину поедания наперегонки гамбургеров или набивание разъевшихся мучных американских тел в машину. А к примеру — человека в одних трусах запускают в комнату, полную огромных кусачих комаров. Он должен их хлопать не на себе, а губить на лету. Обезумевший от постоянного кручения-верчения и бития воздуха победитель определяется по количеству загубленных душ минус пропущенные укусы — смешно и оригинально. Но кроме этой редкой удачи все остальное удивительно нудно и самодеятельно. Тут только можешь оценить просто нормальный высокий уровень почти всей американской продукции. Дублированные на японский язык американские игровые и европейские видовые фильмы (в которых я, естественно, не мог понять ни слова) были энергичны, увлекательны и могли даже оторвать меня от любимого вечерне-ночного занятия — рисования.
Да, возвращаясь к подростковошкольной эротике японского телевидения. Что еще запомнилось? Вот что, например — в некоем имитируемом красновато-притушенном будуаре некая повзрослевшая дама показывает хихикающим девицам, в притворном ужасе округлившим глаза, нехитрые уроки соблазна — дотрагивание до коленки, пощекотывание за ушком… Все это сопровождается таким детским, искренним и неловким посмеиванием участниц, что не заставляет подозревать их в участии и демонстрации каких-то там неведомых лейсбийских отношений. Нет, просто вот такие подростковые эротические забавы. Замечу, что показываемые иногда на экране самые что ни на есть проститутки так же хихикают тем же самым гимназическим трогательным смешком, строят милые подростковые гримасы, стыдливо отворачиваются, показывая только голые бока и зады.
По телевизору же видел и наиновейший японский фильм «Токийский декаданс», сделанный явно уже вослед всей европейской продукции последней арт-эротической и арт-порно продукции. Не знаю, как он котируется на международной кинематографической сцене. Может быть, и вовсе неизвестен. Возможно, потому только и появился на телевизионном экране. Но мне он был интересен как отражение на местном материале наиновейших шоковых тенденций в мировом кино, допускаемых к прямому и нецензурированному потреблению. Помимо наркотически наколотых вен, шприцов и ваточек с капельками крови, порезанных запястий и закатившихся то ли в кайфе, то ли в полнейшем отрубе глаз, там было полно как бы секса, как бы лесбийства и опять-таки как бы гомосексуализма, как бы садизма, криков и прочего, непременного в таких случаях, дикого ужаса. Но все снято тем же самым очень скромным, уклончивым и ненавязчивым образом — сзади, сбоку, из-за занавески, с огромного, все размывающего расстояния. Все микшировано и приглушено. Все отодвинуто в нешокирующую глубину. Главной героине постоянно являются ее честные и благородные родители, явно побеждающие в фантомной умозрительной идеологической схватке всю эту мерзость. Кончается это произведение каким-то грузинско-феллиниевским абсурдиком с сумасшедшими, клоунами, балеринами и детьми, среди которых наша героиня бродит эдакой полу-Мазиной и полугорько-полурадостно плачет. Конечно, в Японии существовали и существуют весьма-весьма радикальная кинопродукция, значительные кинематографические фигуры, известные нам по фестивалям и ретроспективам. Но кстати, что-то в последнее время и в наших пределах нечто японское появляется значительно реже, уступая пальму первенства китайцам, иранцам и африканцам. А здесь, на своей родине, и вовсе уж доминирует продукция совсем иного рода.