Качусь дальше. Пустота. Удивительная пустота. И березки. Да, даже родные березки. И сердце словно спасительно смазано ностальгической маслянистой слезой, не дающей ему окончательно сморщиться среди иссушающей чужбины. Такие вот ежедневные природно-пейзажно-психотерапевтические экзерсисы.
И совсем забыться-потеряться бы среди полей-пространств, если бы взгляд в каждом направлении не упирался в синеющую вдали мощную гряду вздымающихся гор. Конечно, можно для пущего сходства представить, что дальние хребты — это гордые и манящие хребты Кавказа, постоянно присутствующего на культурном, политическом и военном горизонте России. Но это уже слишком.
Тут же я видел и весьма, весьма щемящее зрелище. Почти видение. На огромной высоте, откуда доносился только некий объединенный ватный гул, проплывала в высоте тоненькая осенняя вытянувшаяся ниточка вертолетов, штук тридцать. Был, однако, только конец августа — вроде бы рановато. Но нет, я точно определил направление их движения — они тянулись на юг. Удачи вам, вольные дети небес!
Я останавливался у прозрачной неглубокой прохладной речки и долго смотрел в прозреваемую глубину. Мне думалось:
Вот ведь в далеком детстве и столь же далекой советской ограненной молодости даже в самую лихую, взбалмошную голову не могла прийти мысль, что можно будет когда-то сидеть у японской журчащей речки, остужая пылающие от долгой ходьбы по японской же земле ноги. Вот бы да полететь туда, назад, в глупое детство и неверящую юность, вернуться невидимым духом. Присесть над плечом у того же, еще не бросившегося на холодные разрезающие пополам рельсы Санька. Или наклониться к толстому, еще не задохнувшемуся в проклятой канализационной трубе Толику. Или прошептать глупому, еще не зарезанному нашим Жабой, рыжему из чужой угловой кирпичной пятиэтажки: Ребята! Надейтесь и терпите! Все сбудется, даже непомысленное. Терпите! В мире грядут перемены. И неведомый, пока даже не чуемый еще и не чаемый ни вами, ни самыми мудрыми из мудрых, почти космического масштаба геологически-политический сдвиг все поменяет, и будете, будете в этой, пока и не существующей даже в реальности для вас недостоверно знаемой только по имени стране Япония!—
А к себе склоняюсь нежнее, треплю по кудлатой головке и дрожащим от волнения и узнавания голосом бормочу в слезах:
Счастливчик! Это ты! Ты еще не ведаешь. Но именно ты среди всех здесь сидящих первым будешь остужать уже испорченные набухшими сосудами и подагрическими наростами разгоряченные ноги в прохладной японской воде! — не слышит.