Только моя Япония (Пригов) - страница 92

А не ангелы ли это? — вопрошал я местных обитателей.

Возможно, возможно, — неопределенно бормотали они в ответ, сами тоже не весьма в том искушенные.

Пока я размышлял подобным образом, птицы с мелодичным шумом поднялись в количестве десяти — семнадцати и покинули эти каменистые края, служившие им всего лишь кратким транзитным пунктом отдыха на пути их беспрерывного движения-кружения-возвращения от севера к востоку, югу, западу, северу. И так беспрерывно.

Уже покидая Японию, на борту прохладного самолета, мне показалось вдруг, что-то столь же радужное, переливающееся всеми цветами побежалости как будто промелькнуло в иллюминаторе. Возможно, это и был он — дух изрезанных островов, вытянутых вдоль огромного и надвинувшегося континента под именем Евразия. А может, меня в заблуждение ввели просто радужные рефракции — или как там это называется — двойных стекол самолетных иллюминаторов. В общем, что-то снова странно потревожило сердце и не оставляло его долгое время. Тревожило, тревожило, но все же где-то уже над территорией Восточной Сибири, в районе Новосибирска, оставило.

Что же, прости! — сказал я всему этому, словно чувствуя свою объективную беспредельную вину. Да так оно и было. Я вздохнул и забылся бескачественным сном вплоть до самого Амстердама.

В общем, все в этом местечке Ойя было необыкновенно красиво и почти нереально. В особенности для нашего русского глаза и зрения, рассчитанного на протяженные пространства и пологие, почти незаметные и вялые вздымания растянутых на десятки километров утомительных холмов. Внутри же самих белозубых каменьев с незапамятных времен располагается один из древнейших скальных храмов с гигантскими барельефами Будды и его бодхисаттв, постоянно, по уверениям знатоков, меняющихся местами, отчего, увы, от древности уже осыпается, отслаивается верхний слой мягкого слоистого отсыревшего камня. По соседству с храмом из одной такой же монументальной скалы высечена и огромная местная богиня размером в двадцать семь метров. Кажется, что она просто проявлена мягкими касаниями теплого камня влажными, как коровьими, губами постоянно обитающего здесь незлобивого и почтительного ветра.

Внутри же каменных нагромождений многими поколениями местных каменоломов выедены гигантские мрачноватые залы, количество которых просто неисчислимо (во всяком случае, мной) и каждый из которых размером мог бы посоперничать с залом Большого театра. В одном из них сооружен сумрачный и холодный католический алтарь, где в пору моего посещения как раз происходила свадьба по этому обряду. Хор с его «Аве Марией» звучал загробно и потрясающе. К тому же невероятный рельеф этих антисооружений (в том смысле, что они не сооружались, а выскребались, как антимиры) огромным количеством всяких кубов, параллелепипедов, квадратных и продолговатых выемок и углублений, впрочем, вполне нечеловеческого размера, напоминали собой воплощенную мечту безумного Малевича с его неземными космическими архитектонами. В одном из таких гротов мне самому довелось выступать с токийским саксофонистом, поражаясь неожиданной и мощи и наполненности своего голоса и дивным резонансом. Но было холодно. Даже дико холодно при наружной жаре +37 градусов. Зрители кутались в шерстяные свитера и куртки. Один из таких отсеков, как естественный холодильник, забит хранящимися там годами грудами ветчины, колбасы, буженины и прочих обворожительных нежнейших мясных изделий, что предполагает возможность длительного выживания в этих подземельях значительного числа сопротивляющихся при осаде во время какого-нибудь глобального военного противостояния.