Вспомнил, как впятером ездили в церковь Благовещения Пресвятой Богородицы в Петровском парке. На подножке средней двери переполненного троллейбуса, поддерживая ее за локоток, коснулся ее груди и, словно юнец, едва не задохнулся от жгучей неловкости. Потом шли от стадиона «Динамо», похожего на тюрьму, к церкви – дети, взявшись за руки, болтали и смеялись. Я рассказывал Аркадию и Саше из где-то читанного о парке на этом месте, о знаменитых московских ресторанах «Яр» и «Стрельна», о поместье младшего Рябушинского «Черный лебедь», где давались феерические балы, театр, гулянья, по воскресным дням играл оркестр военной музыки и раскланивались надворные советники с усами на ширину плеч.
Она обернулась, оставила парня и присоединилась к нам. Мне стало приятно, словно я одержал маленькую победу. Тут же представил, как иду за руку с ней, и рассмеялся над этой дичью. Все тоже засмеялись: не поняли, почему смеюсь я».
«Вечером с Серафимом отмечали приезд брата. Дети сидели на балконе: смотрели, как над рдяной сукровицей заката из синевы проступают дрожащие звезды. Серафим, Саша и Андрей разговаривали в гостиной. Поднялся к детям. Играл рок-медляк «Скорпионз». Она пригласила меня танцевать. Никита смотрел на нас с кривой ухмылкой. Я взглянул, словно его глазами: иллюзия близости в плавном топтании вокруг невидимой оси, упругая грудь девушки, ее руки, едва касавшиеся плеч, гибкая талия и теплый запах детского мыла от лица и цветочного шампуня от волос. Все это должно сводить его с ума.
«Никита ревнует меня к вам» – шепнула она. «Передай, что зря!» Извинился и ушел. Даже мыслей своих боюсь!»
«Серафим предложил съездить к его родителям в Ярославскую область. Он купил им старенький дом под дачу и участок.
Выехали двумя машинами. Дорогой завернули в Сергиево-Посадскую Лавру. Пока Серафим ходил по своим делам, праздно читали мраморные надгробья отцов церкви, поднимались на колокольню, упивались экстерьером Трапезной и великолепием Надкладезной часовни, в Царских палатах слушали хор семинаристов.
Какие чистые сильные голоса! Богатый иконостас! На Утиной башне мы всматривались в раскидистые дали грязно-зеленых лесов и бледно-желтых полей. Парень старался ее обнять или вести за талию. Она мягко отстранилась и пожала мой локоть.
Андрей Яковлевич дружелюбный старик. Серафим сочинил про отца экспромт: «Лопатой борода, в занозах руки, когда починит дом, то купит брюки!»
Пока женщины накрывали на стол, мы с Серафимом подогнали под просевшую балку потолка бревно, поочередно орудуя деревянной колотушкой. Парни накололи дров. За околицей набрали маслят и решили назавтра по росе идти за белыми и смородиной».