Ричард не ответил; впрочем, зная его привычки, Томас Хабитас и не ждал ответа. Ричард был прирожденным слушателем. Он живо воспринимал все, что ему говорили, но воздерживался от замечаний, никогда не испытывая желания просто поболтать. Сведения укладывались на полки у него в мозгу и оставались на своих местах до тех пор, пока это устраивало Ричарда. «Вероятно, — думал Хабитас, — еще и по этой причине я так привязался к нему. Ричард — на редкость добродушный и сдержанный человек, для которого работа превыше всего».
Десять «смуглых Бесс», собранных Ричардом, стояли в стойке, принесенной десятилетним парнишкой, подручным Хабитаса. Ричард взял первое ружье, вынул шомпол из пазов под прикладом, поддерживающим снизу ствол, и достал из кармана гильзу. Внутри этого картонного цилиндрика хранились пуля и порох. Ричард набрал полный рот слюны, вцепился зубами в основание цилиндрика и увлажнил его, высыпал порох в ствол, растер бумагу и отправил ее вслед за порохом, а под конец втолкнул в ствол пулю. Одного удара шомполом хватило, чтобы отправить весь заряд в глубину ствола. Приложив мушкет к плечу, он слегка встряхнул его, чтобы прочистить отверстие в конце ствола, и спустил курок. Стальные челюсти сжали кремень, опустили его и ударили им по бойку. Посыпались искры, из ствола вылетел густой дым, и бутылка, стоящая на расстоянии сорока ярдов на полке, со звоном разбилась.
— А ты не утратил мастерство, — довольно заметил сеньор Хабитас, пока босой мальчишка сметал осколки и ставил на полку еще одну тускло-коричневую бутылку бристольского стекла.
— Посмотрим, как будут стрелять остальные девять, — с усмешкой откликнулся Ричард.
Девять ружей оказались безупречными. На десятом понадобилось подпилить пружину — пустяковая работа, поскольку деталь находилась снаружи спускового механизма.
Едва вбежав в «Герб бочара», Ричард подхватил Уильяма Генри с высокого детского стульчика и крепко прижал к себе, борясь с желанием задушить малыша в объятиях. «Уильям Генри, Уильям Генри, как же я люблю тебя! Как жизнь, как воздух, как солнце, как Бога на небесах!» Прижавшись щекой к кудряшкам сына, он прикрыл глаза и ощутил первую дрожь, прошедшую по хрупкому тельцу. Она была почти неуловима, как дрожь мурлыкающего кота; Ричард чувствовал ее кончиками пальцев. Мучительная дрожь. Мучительная? С какой стати? Открыв глаза, Ричард отстранил от себя Уильяма Генри и всмотрелся ему в лицо. Загадочное, замкнутое.
— Похоже, он по тебе ничуть не скучал, — беспечно заметил Дик.
— И съел весь ужин до последней крошки, — с гордостью добавила Мэг.