— Иначе говоря, долой фантазию? — усмехнулся я.
— Долой фантастику, долой иллюзии, — поправил Тевьян. — А вот фантазия пригодилась: ведь мы изобрели для Надыма «подкову счастья».
Когда смотришь на Надым из кабины вертолета, почти весь он кажется состоящим из множества отчетливо обрисованных полуколец, подков. Так расположены здания микрорайонов, соединенные между собой вставками с арочными проходами. Внутри каждой подковы — либо детский сад, либо школа. Смысл такой планировки ясен: создать для детей своего рода микроклимат, оградить их от снежных и песчаных бурь, от шума городского транспорта. Подковы кроме того создают благоприятные условия для жизни деревьев, и когда-нибудь, я уверен, каждый из этих громадных дворов превратится в цветущий сад.
Кто мы, идущие за колумбами?
Наш водомет даже не чихнул ни разу — завелся, как говорится, с первого оборота. Моторист Саня обернулся и хитро подмигнул:
— Техника! А вы говорите, Георгий Иваныч…
— Давай, давай! — сказал Епхиев. — Не зазнавайся. Молодец джигит, но не зазнавайся.
Катер рванул вперед, тараня форштевнем крепенькую волну. Свежий воздух с реки хлынул в раздраенные дверцы просторной кабины, в момент высвистал вон запах солярки.
Надым в этом году обмелел рано. Еще только начало июля, а по всему руслу реки зажелтели залысины песчаных отмелей. Фарватер, обозначенный бакенами, напоминал ломаную кривую. Водомет — машина неприхотливая и мелководья не боится, но Саня, как видно, не хотел рисковать и вел катер точно по обстановке. По курсу возникали то обширная песчаная залежь с осевшими на ней ящиками, бочками, бревнами и обломками сухостоя, то придвигался близко черный дремучий лес, то открывалась просторная панорама реки, несущей свинцовые воды в холодное ямальское море — Обскую губу.
— Любуешься? — Епхиев тронул меня за плечо.
— Дьявольски притягательная картина.
— «Чтоб не жалеть потом, не трать напрасно время, от праздности беги и от пустых затей», — без пафоса процитировал он.
— Кто? Омар Хайям? — без удивления спросил я, зная приверженность «неистового осетина», так мы его окрестили, к мудрецам древности.
— Не угадал, дорогой. Это — Насими. Ему в Баку памятник стоит. А я, понимаешь, только недавно открыл для себя этого поэта. Низами знал, а Насими — нет.
— И к чему бы, если не секрет, такая цитата?
— Потому что любуешься, — сказал Епхиев и неожиданно резко ткнул пальцем в сторону желтеющего на солнце островка. — Туда посмотри, тоже интересно. Бочки видишь? Из-под солярки бочки, из-под масла. Скажи, какой мерзавец их в реку бросил? Это же диверсия против природы.