— Поздравляю, Михаил Дмитриевич, — взволнованно ответил Верещагин. — Вы много сделали для этой победы!
— Старался, Василий Васильевич. — Заметил наброски в блокноте художника. — А вы что-то уже успели?
— Парады не терплю, ваше превосходительство, это не для моих картин. А такой парад нарисую! Непременно!
— Это и не парад, Василий Васильевич! Как бы вам это назвать? В конце каждого предложения ставится точка, а мы поставили восклицательный знак. Вот вы его и изобразите как следует! — Лукаво ухмыльнулся — А белый конь будет?
— Будет, непременно будет. Дался вам этот белый конь!
Их догоняли генерал Столетов, полковник Панютин, старшие офицеры и адъютанты.
Когда они подъехали совсем близко, Скобелев весьма торжественно обратился к Столетову:
— Я сердечно благодарю вас, уважаемый Николай Григорьевич, за науку. Многому я у вас научился — и там, в Азии, н здесь, на Балканах! — Скобелев крепко обнял Столетова. Увидел Панютина, подъехал к нему и тоже обнял. — Ах ты, бурная душа Панютин! — восторженно проговорил он. — Да знаешь ли ты, что сделал твой полк под Шипкой и Шейново?! Что сделал ты сам, когда шел вперед со знаменем полка? Нет, не знаешь — не было у тебя времени оценить все это! Так вот знай, душа моя Панютин: шапку-то свою давеча я снимал перед твоим доблестным Углицким полком!
— Тронут, ваше превосходительство! — сказал Панютин.
— Сколько потерял своих орлов, полковник? — спросил Скобелев.
— Триста пятьдесят, ваше превосходительство.
— Много! — Скобелев покачал головой. — Но тут уж ничего не поделаешь! — Он приподнялся на стременах, словно желал лучше видеть поле недавней битвы. — Все дрались хорошо, все! Никого нельзя упрекнуть. А болгары-то, болгары!.. Это же настоящие львы! Вот тебе и нерегулярное войско!
Полверсты двигались молча. Скобелев о чем-то сосредоточенно думал и не торопил лошадь.
Подъехали к домику Вессель-паши, напоминавшему обыкновенную хату-мазанку. В ней было неприбрано и неуютно: на кровати валялось небрежно брошенное одеяло, стол усеян клочками порванной бумаги, стул опрокинут. Несло затхлостью и чем-то прелым, вероятно остатками пищи, стоявшей в темном углу.
— Плохо жил паша! — быстро заключил Скобелев.
— Не по-пашски, — согласился Верещагин.
Ординарец доложил, что к домику подъехали два иностранных корреспондента. Скобелев сморщился, но разрешил войти. Американскому журналисту Маку, хромому и еще больному, он улыбнулся и, протягивая руку, сказал: «Очень рад». Англичанина встретил более чем сдержанно, как бы напоминая, что его предшественник был выслан из армии за шпионаж.