К себе в институт профессор ходил пешком — идти-то было пять минут, но иногда за ним заезжала кофейного цвета «Победа» с шофером. В нее усаживались также профессорская супруга в шляпке с вуалью и их дочка Женя, задумчивая девочка на год старше меня, с большими красивыми глазами и длинной косой. Видно, ездили на дачу, потому что профессор в этих случаях бывал без галстука, а в жаркую погоду даже и без пиджака. Без этих атрибутов солидного ученого мужа он явно чувствовал себя неловко: встретившись как-то со мной глазами (а я, по-честному, смотрел не столько на него, сколько на Женю), он сконфуженно улыбнулся и сделал выразительную гримасу — ничего, брат, не поделаешь, заставляют…
Фамилия профессорской семьи была под стать их подчеркнуто интеллигентскому облику, что-то типа Подгаевские или Залесские — помню только, что она начиналась с приставки. У нас в переулке считалось, что они из дворян и чуть ли не белогвардейцев. Может, так оно и было, но после каждого очередного появления профессора с орденскими планками рассуждения на эту тему затихали.
Женя, как и полагалось профессорской дочке, училась не в нашей обычной школе, а в «английской» на Фонтанке, которую перед войной окончила моя мама. Как-то по дороге домой вижу: она тащит стопку книжек и то одну роняет, то другую. Я ее догнал, отобрал часть книжек, и мы пошли вместе. Книжки оказались на английском, обычные советские адаптированные издания для изучающих язык. Я стал их перебирать и вслух читать названия — к великому Жениному изумлению: она явно не предполагала в мальчике из «простой» школы таких лингвистических дарований. Когда же я раскрыл «The Last Inch» Джеймса Олдриджа и отбарабанил с окфордским прононсом целый абзац, то был немедленно отведен к ним на третий этаж, где до этого еще никогда не бывал.
Женины родители были дома и, выслушав дочкин дифирамб в мой адрес, принялись расспрашивать, откуда я так хорошо знаю английский и не жил ли за границей. Насчет заграницы я скромно подтвердил, что бывать приходилось (что в Китае — умолчал), а некоторые сведения в английском и приличное произношение объяснил коллекционированием марок и беседами с бабушкиной и дедушкиной соседкой Евдокией Тимофеевной. Как заложили в нее в Смольном институте свободное владение французским, английским и немецким, так и не вышибло их за сорок с лишним лет советской власти. Бывал у нас в доме и некий гость, свободно говоривший по-английски, — о нем ниже. Спросили меня о занятиях родителей и явно довольны остались, услышав о ведущем инженере закрытого НИИ и редакторе архитектурного издательства. Переглянулись и велели домработнице — о существовании которой я до этого и не подозревал — накрывать к чаю. Испытание чаепитием также было мною пройдено с честью — чаем не хлюпал, варенье с пальца не облизывал и самого пальца не отставлял по-мещански в сторону. В знак признания меня юным комильфо, достойным общения с его дочкой, профессор вручил мне для прочтения настоящую английскую книжку с прекрасными иллюстрациями — «Маленького лорда Фаунтлероя».