— Кого ты конкретно имеешь в виду? — настороженно спросил Николай Николаевич. — Может, Петрашевского? Я был недавно у него в тюрьме и пришел к выводу, что он психически ненормален.
— Я не верю, что Петрашевский был таким до Сибири, иначе его определили бы в дом для сумасшедших. Ты же лучше меня знаешь, какому эксперименту подвергли этого человека, прежде чем отправить в Сибирь. Его же вывели на публичную смертную казнь. Как эта «шутка» у вас называется, когда под бой барабанов на смертника направляют ружья, а потом казнь отменяют?
— Примерное расстреливание, — сухо пояснил Муравьев.
— У человека от страха могло ведь разорваться сердце.
— У таких не разрывается.
На это Екатерина Николаевна только всплеснула руками.
— А за что, разреши полюбопытствовать, — не могла угомониться супруга, — так травили, а потом убили Пушкина? Это же гений!
— Кстати, тебе известно, что Александра Сергеевича застрелил француз, — с сарказмом ответил Николай Николаевич.
— Обрусевший и огрубевший, как я, — вставила супруга. — Но ты в смерти Пушкина французов не обвиняй. Его затравили твои соотечественники и вложили в руку Дантеса пистолет… Ты, Николя, не знаешь своей любимой России.
Николай Николаевич удивленно вскинул брови:
— Интересно-с! А кто ее хорошо знает? Может, ты? Просвети, пожалуйста!
Женщина отрицательно покачала головой:
— Нет, Николя, не могу. И для меня она загадка. А вот Лермонтов ее знал. Он на себе испытал «пылкую любовь» своей отчизны, сосланный невесть за что на Кавказ.
— Прекрати! — оборвал муж. — Не забывай, чья ты жена. Надо быть разборчивее в выборе друзей. Ты подумала о супруге, о его престиже и карьере, когда согласилась идти в гости к ссыльным?
— Ничего предосудительного в своем поведении не вижу, — не унималась обиженная жена. — Ты хочешь обречь меня на полное одиночество? — Голос женщины задрожал. — Завез в свою каторжную Сибирь и намереваешься посадить в клетку, как канарейку? — Ее глаза повлажнели.
Мужчины нередко бывают бессильны против женских слез. Обескураженные плачем, слабостью и наивностью суждений обаятельных особ, они в таких случаях чаще отступают. Но у Муравьева на этот раз были основания стоять на своем.
— Читай! — Он резко протянул ей лощеный лист, извлеченный из большого конверта с сургучными печатями.
— «Милостивый государь Николай Николаевич! — прочитала она, шмыгая носом, — Ваши старания и усердная служба на благо России на посту Тульского губернатора у нас не вызывали сомнения…»
Супруга пожала плечиками,
— Не понимаю. Почему — Тульского? Неужели в Санкт-Петербурге забыли, что ты какой уж год служишь в этом «теплом» местечке?