Марина опять засмущалась, не знала, что и ответить.
— Да что… всем работать лучше.
— Умница, — похвалила ее Нина Андреевна и тут же потянулась за чайником — долить ей свежего. — Ты пей чай, такого у нас не купишь — цейлонский. И печенье бери, не стесняйся… Ты верно говоришь — все работы надо более тщательно выполнять… Я уже прикидывала: если дом на «хорошо» сдаем, то теряем почти человеко-час на одном квадратном метре. Но теряем ли? Ведь в качестве выигрываем. Тут уж надо совесть свою рабочую спросить, что выгоднее. Вот на активе и поговорим об этом.
— А поддержат? — спросил Федор Иванович.
— Отчего же не поддержат! — вдруг осмелев, вспыхнув вся, радуясь своей смелости и свободе, воскликнула Марина. — Как приятно, когда дом всем хорош!
— А заработок пострадать может, — пояснил тот свою мысль. — Все-таки медленнее дела пойдут, квартальный план завалите, премии — тю-тю.
— А премию надо выдавать не за выполнение квартального плана, а за сдачу готового дома, — вступил в разговор Сергей. — В Ленинграде так делают, я в «Вечерке» читал.
— И с учетом качества, обязательно с учетом, — горячо поддержала Нина Андреевна. — Вот это дело! Спасибо тебе, Сережа. Теперь все прояснилось, теперь и впрямь можно на активе выступить.
— Можете принять меня почетным членом вашей бригады, — пошутил Сергей.
— А что, примем, Марина? — засмеялась Нина Андреевна и, обняв за плечи, привлекла к себе гостью.
— Примем, — заражаясь ее весельем, отозвалась Марина.
Совсем освоилась она, тепло было на душе, спокойно. «Какие люди, какие люди, — думала она с обожанием. — Хорошо-то как!»
Она с удовольствием пила чай с конфетами, с овсяным рассыпчатым печеньем, и ей хотелось, как девчонке, беспечно болтать ногами, смеяться беспричинно, весело капризничать, чтобы всем было приятно смотреть на нее и радоваться вместе с ней.
А разговор между тем опять перекинулся на Ленинград. Сергей что-то рассказывал — Марина и не вслушивалась, просто смотрела на него, и ей было приятно смотреть — открыто, не таясь, прямо в глаза.
Сергей встретился с ее взглядом, что-то произошло, он словно бы забыл, о чем говорил, нить потерял, запнулся, но тут же собрался, стал рассказывать дальше. Однако она заметила, что он как-то странно, с недоумением, что ли, несколько раз глянул на нее, будто понять хотел что-то. И тут она разобрала его слова:
— …поверить трудно. В наше время, в нашей стране! Но в музее фотография бывшей сектантки есть — молодая совсем. Семнадцать лет в яме просидела. Жертва богу.
Марину будто холодом обдало. Враз все перевернулось. О ком это? Не о ней ли? Как же узнали? И почему семнадцать лет?