Однако в этот раз ветер только поиграл и утихомирился. Снова тихо стало вокруг, словно в зимнюю спячку залегла пустыня. Мысли Саламатина отвлеклись к текущим нескончаемым делам. О Шутове не думал он больше. А у Шутова сменилось настроение, он уже жалел, что не сдержался, когда на него «накатило».
«Истеричка, — ругал он себя, — его, видите ли, не любят… А нужна тебе их любовь? Как собаке — карман… Предлагал же сосед по нарам выколоть на груди: „Нет в жизни счастья“. Не надо было отказываться. Такая метка в самый раз: чего нет — того нет. Может, прав этот американец Билл Грэм? „Надо взрастить плоды духа в своей жизни — через это и к счастью придешь…“» Он стал вспоминать, что вычитал в книжке. «У христиан есть один компас — священное писание», — изрекал проповедник. Пробовал Шутов подступиться к Библии — занудство одно, не выдержал. «На кой ляд мне все это? — думал он. — Лет эдак пятьсот назад — все это за чистую монету принимали. А сейчас-то кто поверит? Какой уж тут к черту компас!»
Но, думая так, он понимал, что от Иринархова уйти не хочет. Нужна ему была эта зацепочка. На всякий случай, мало ли что…
Машину вынесло на бархан, а тот вдруг пополз под колесами, посыпался куда-то, потек песчаной небыстрой рекой. Шутов судорожно стал выворачивать руль, но «газик» вышел из повиновения, не слушался, его засасывало точно в полынью.
— Прыгайте! — завопил Шутов.
Но было уже поздно. Мотор вдруг заглох, и стало слышно, как скрежещет и лязгает железный остов покатившейся по склону машины. А когда она замерла внизу, в ложбине, удивительная тишина застыла над местом аварии.
В первое мгновение Саламатину подумалось, что он ослеп и оглох. Но тут же явственно услышал: где-то журчит вода — тонко так, спокойно, деловито, на одной невысокой ноте. «Из радиатора, — подумал он и тут же усомнился. — Или бензин?..»
— Жив, Иваныч?
Это был голос Шутова.
Только теперь Саламатин понял, что крепко зажмурился, и открыл глаза. Яркий свет ослепил. Странно, почему-то ему казалось, что уже ночь. Но солнце сияло по-прежнему и было так же высоко: сквозь распахнутую боковую дверцу, оказавшуюся сверху, виднелся его раскаленный край в белесом холодном небе.
Машина лежала на боку, а Саламатин застрял между сиденьями, и перед самым лицом, так близко, что, увидев, он отпрянул, дергался ботинок Шутова. Наверное, ногу ему придавило откинувшейся спинкой. Шутов все дергал и дергал ею, пытаясь высвободиться, и вдруг затих, застонал и матерно выругался.
— Сейчас помогу, — сказал Саламатин, выбираясь. — Сейчас.
Он не чувствовал никакой боли и удивился, что все обошлось, что миновала его беда.