Поистине властелином стал в этой стране злой дух Ангра Манью. Бесполезное животное его слугам дороже человека, сотворенного во имя добра. Гибельная, пораженная скверной, погрязшая в грехе страна. А ведь египтяне называют ее Та-мери. Возлюбленная земля. Им она дороже любой другой…
Барлаас вздохнул. Когда еще дойдет до Египта простая истина — человек создан для добра. Сколько греха совершат не понявшие этого! Да что Египет — здесь и то не укрепились его мысли. А как слушали, как носили его на руках после выступлений на площадях и в храмах! Тогда думалось: все эти люди будут творить добро, никого из них не поймает в свои сети Ангра Манью. А прошло время, и все речи, все его стихи забыты. Он ехал по стране и видел: забыты. Несметное число дивов, друджей, пери, выпущенных на землю многопагубным, мерзостным Ангра Манью, творят зло. В рабстве он понял: мало только сеять добрые семена, зло само не исчезнет, не отойдет, не погибнет. Величие Мазды стало меркнуть. Он боялся этого, но ничего не мог поделать с собой. Иная вера приходила к нему. И по-иному воспринимал он Добрую мысль, Доброе слово, Доброе дело, которые проповедовал когда-то. В людей вселяются демоны зависти, словоблудия, скупости, лени, лжи, алчности, похоти… Надо научить людей различать их, бороться с ними. Это его, Барлааса, дело, для этого он остался жить.
Спускаясь по каменным ступеням со стены, он уже не испытывал и доли отчаяния, подступившего вдруг минуту назад, когда вспомнил свои страдания и подумал, что принял их зря. В конце концов мир населен не одними только злыми духами, есть и добрые. Он возьмет их себе в помощники. И все свои мысли, все, что передумал и понял за мучительные эти годы, запишет в книгу, чтобы не забылось, не затерялось, чтобы не исказили их.
Было уже темно, но в густой сини неба проблеснула пока лишь одна, самая яркая, звезда. Внизу же, под стеной, сумерки сомкнулись, тянуло сыростью и прохладой воды, бегущей по выложенному камнем подземному водостоку.
Ночная птица бесшумно скользнула над самой головой, обдала ветром. Барлаас вздрогнул, пригнулся и посмотрел ей вслед. На мгновенье она показалась в просвете между башнями и скрылась, словно ее и не было. Он знал, что все — и доброе и злое — имеет свое обличье. Может быть, это пролетел один из пороков, поражающий людей, принявший облик совы? Или это сострадание мелькнуло?
Обида кольнула в сердце. Если он, пришедший к мудрости, не может отличить добра от зла и вздрагивает при виде ночной птицы, то что остается только еще идущим к мудрости, сомневающимся, не твердым в вере, заблудшим или попавшим в сети Манью? Как он сможет помочь нм?