Если было бы возможно, я бы сочинил пару молитв и обращался бы к Квоттербеку по ночам перед наспех сооруженным алтарем. Но мне не нужен был алтарь — Квоттербек стоял прямо передо мной, богоявление произошло, и я был восхищен.
Он подождал пару минут, а потом показал мелькнувшее в черном зрачке человеческое тепло и спросил:
— О чем ты не можешь думать спокойно?
Я ответил, и тепло исчезло. Квоттербек обдумывал, покусывая губы, а я ждал, и майка под курткой прилипла к спине, как ледяной пластырь.
Игрок команды обо всем должен думать спокойно — как Квоттербек. Это обязательное условие для выживания — уметь принимать мир рассудком, а не сердцем. Если у Игрока есть затаенная боль и волнение, он должен отдать свою душу. Проще говоря, поделиться болью с тем, кто не потащит в суды, на каторги или в Монастырщину.
Не знаю, что чувствовали Тайт и Лайн, но я сам был, что называется, с мелким изъяном — излишней эмоциональностью. Только силой воли мне удавалось задушить в себе это качество, но дело мое рассматривалось долго — это был уже третий Матч, на который я подал заявку, на две предыдущие мной получен был отказ с размытой, но явно отрицательной формулировкой.
— А у тебя есть то, о чем ты не можешь думать спокойно?
До сих пор не понимаю, зачем я это ляпнул. Наверное, уже тогда хотел пробить брешь в защите Квоттербека, вычеркнуть его из пантеона богов… Но мне не удалось этого сделать ни тогда, ни сейчас — столько лет прошло, а я все еще вспоминаю его со священным трепетом и все так же готов соорудить алтарь.
Мне позволено говорить все, что угодно, верно? Так вот: никогда ни один из высших чинов Монастырщины, будь он трижды обернут в Священное Полотно и будь у него хоть крылья за спиной, не сравнится с Квоттербеком, у которого из регалий-то было всего — рюкзак со снаряжением, шлем с непрозрачным шилдкавером и камуфляжная куртка…
Убейте меня, распните, растащите по кускам, но он был лучшим.
Он был лучшим, поэтому в ответ на мой вопрос улыбнулся и сказал:
— К линии, Раннинг.
А это значило, что я вступаю в Игру.
Наша линия начиналась в центре маленького полуразрушенного амфитеатра. Мы стояли на заросшем высокой травой поле напротив развалин стен и трибун. Красный кирпич светился, в траве сверкали осколки битого стекла. Солнце стояло прямо над головой — Квоттербек дал нам выспаться, и мы успели перекусить и свернуть лагерь. Мне казалось — он прав и делает все к лучшему, а Тайтэнд, возясь с котелками, бубнил, что какой же это Матч, если спим до полудня. Лайнмен напомнил ему, что Квоттербек еще не одобрил состав, так что Матчем эта ночевка может считаться с натяжкой, но Тайт все равно бубнил и огрызался. Он был очень напряжен, и я подумал, что злится поэтому, но позже выяснилось, что у него просто паршивый характер и рычит Тайт постоянно.