Мы вылепили из букв надписи «Лена и Толик», «Жыве Беларусь» и «Лукашенку — у турму» и пошли по Карла Маркса в сторону центра.
Я спросила:
— Толик, а ты любишь Родину?
— Я не знаю, что считать Родиной. Формально, моя Родина — СССР, но его уже нет, и там не было ничего хорошего, что я мог бы любить. Независимая Беларусь? Я только начал привыкать к ней, как появился Лукашенко… Вот такую Родину с Лукашенко во главе я однозначно не люблю.
— Черт с ним, с Лукашенкой. А вот ты мог бы отдать жизнь за Беларусь, например?
— Как — отдать жизнь?
— Например, если бы началась вдруг война…
— Знаешь, по-моему, все это тупо. Звучит, конечно, красиво — «отдать жизнь за Родину». Но время ведь изменилось. Сейчас можно и не отдавать за нее жизнь. И несколько поколений прожили, не отдавая жизнь. Может, я больше сделаю для своей страны, если как раз не отдам свою жизнь…
— Ну а если будет ситуация, что нельзя не отдать жизнь?
— Что-то ты, Елена, сегодня расфантазировалась. Обычно патриотизм тебе не свойствен, а сейчас…
— Мне и сейчас не свойственен, ты знаешь. Я просто хотела понять твою позицию…
— И что, поняла?
— Поняла. Ты тоже не патриот.
— Да, я — не патриот. Можно сообщить про это в КГБ.
— А оно, что, до сих пор так называется?
— Не помню. Кажется, да.
* * *
В «мыльнице» Толика играла кассета «Морская», песня «Скорость». Этот альбом «Мумий Тролля» появился недавно. Мне сразу понравилась музыка, хотя парень на фотографии — никто не знал тогда, как его зовут, кассета была пиратской, и на обложке не было ничего, кроме двух фотографий и названий песен — показался некрасивым. Тем более что полиграфия была плохая.
Окно было открыто. Я смотрела на город — из окна общаги открывался офигенный вид. Толик резал огурцы и колбасу.
— Как классно, что твой сосед уехал, — сказала я. — И долго его еще не будет?
— До понедельника. У него в понедельник, вроде, занятия.
— А где он учится?
— На юрфаке. Почему-то, огромное количество идиотов учатся на юрфаках. Интересно, какие из них потом выйдут юристы?
— Думаю, никакие.
— Я тоже так думаю. У этого перца связи в своем городе чисто криминальные — какие-то школьные еще кореши. Он мне как-то по пьяни признался, что хочет с ними «делать дела». Вот урод, правда?
— А что за дела?
— Криминал какой-то, ясное дело. В смысле, что они будут делать, а он — прикрывать их… «Юридическая поддержка»… Ладно, черт с ним. Можно уже приступать.
Мы сели за маленький стол — он был и письменным, и обеденным одновременно. Толик открыл бутылку водки, налил мне и себе.
— Ты разбавлять будешь? — спросил он.