— Ты думаешь о том же самом, о чем и я? — спросила Кэти, когда они с Маркхэмом тронулись в обратный путь.
— Много о чем.
— Двадцать пять тысяч долларов за скульптуру, которую он собирался уничтожить. Сэм, тут дело не в одном только мраморе. Микеланджело-убийца хотел получить безупречную копию «Римской пьеты», а именно работу Гамбарделли, и был готов заплатить за нее дороже рыночной цены, хотя мог бы просто ее украсть. Почему?
— Потому что деньги не представляют для него проблемы. Преступник не купил статую прямо у Гамбарделли исключительно потому, что не хотел, чтобы ее можно было проследить и выйти на него. Кроме того, просто украсть было бы грубо, жестоко и прямолинейно, а именно эту сторону нашей культуры, подозреваю, Микеланджело-убийца и хочет изменить в первую очередь.
— Но это же «Римская пьета», Сэм. Если исходить из предположения, что убийца использовал порошок каррарского мрамора для своего «Вакха», хотя первоначально собирался применить его для чего-то другого, кража «Римской пьеты» указывает на то, что сначала его целью было воспроизведение именно этой скульптуры, а не «Давида».
— Каррарский мрамор, из которого была высечена скульптура, сама его форма, конечно же, должны были бы помочь убийце в духовном, даже в магическом смысле добиться в «Пьете» того сходства, той пропорциональной достоверности, какие мы видим в его «Вакхе». Следовательно, возникла бы также связь между человеческими телами, с которыми предстояло работать ему, и материалом Микеланджело, как по форме, так и по содержанию.
— Однако убийца использовал растолченную в порошок «Пьету» для создания «Вакха». Это означает, что его план изменился.
— Да. Возможно, он придумал другой, еще более интимный способ связывать свои жертвы с теми скульптурами, которыми им предстоит стать, отбросил первоначальную мысль о том, что волшебство содержится в самом мраморе, глубже осознал смысл слов Микеланджело, давших название твоей книге, понял, что волшебство творит лишь рука скульптора.
— Но, Сэм, это означает, что…
— Да, Кэти, — подтвердил Сэм Маркхэм, выезжая на шоссе. — Я ошибался, составляя портрет этого убийцы. Первое предчувствие появилось у меня еще в Квантико, при изучении информации о процессе пластинации, но тогда я не смог за него ухватиться. Едва ли Микеланджело-убийца получает удовлетворение собственно от акта убийства своих жертв. Для него оно является лишь чем-то необходимым, средством получить материал для своих скульптур. Однако, как мы видели в случае с Габриэлем Бэнфордом и как это, несомненно, было с Томми Кэмпбеллом и его ампутированным членом, для Микеланджело-убийцы крайне важно, чтобы жертвы сами осознали свою судьбу, если хочешь, пробудились от сна, для того чтобы действительно превратиться в одно из его творений. Я полагаю, что именно это доставляет ему истинное удовлетворение. Да, в этом может быть и сексуальная составляющая, но подозреваю, что она порождается более сложными в интеллектуальном и духовном плане связями с его творениями, чем примитивное, низменное половое удовлетворение. Убийца видит в них нечто родственное отношениям Микеланджело к своим произведениям. Я с самого начала подозревал, что наш преступник ищет не только самоудовлетворения, сексуального, духовного или какого-то еще, и всегда считал его скорее идейным убийцей, поставившим перед собой какую-то определенную цель. Однако теперь я понимаю, что совершил вопиющую ошибку в отношении его жертв.