Пока мы сидели, начался второй матч. Турнир проходил в другой стране. Зрители бросали на поле оранжевые файеры, и дым застилал трибуны с прыгающими фанатами. На поле была какая-то английская команда, и хозяин, похоже, ненавидел ее так же, как любил предыдущую. Каждый раз, когда мяч переходил к игрокам в красном, он ревел и ухал, а когда забили первый гол, погрузился в скорбное молчание. Яннис и Энцо собирались на вечеринку в «Перпл», и я прогулялся с ними до «Стэмфорд-Бридж», попрощался и пешком отправился домой.
Усталость брала свое. Перед глазами плыли освещенные окна баров, я шарахался от людей и из последних сил противостоял накатывавшим одна за другой волнам паники. Как же легко Яннису. Имея надежный тыл, он мог без проблем пережить смену карьеры, стать вдруг журналистом, жить той жизнью, о которой я только мечтал. И дело было не в том, что его вполне устроило предложенное Энцо жалованье, и не в том, что выплачиваемого отцом содержания хватало на съем квартиры и распутную жизнь, а в том, что крепкие подпорки богатства позволяли ему относиться к жизни легкомысленно и беспечно. Если для меня работа в «Силверберче» означала очень многое и мой жизненный успех определялся тем, как я выстрою карьеру, то Яннис мог легко скакать из одного мира в другой, посмеиваться над всеобщей глупостью и над кризисом. Ему никогда не грозила настоящая катастрофа, бремя завтрашнего дня никогда не давило на день сегодняшний.
На следующей неделе рынки провалились еще глубже. К среде я продал половину своего портфеля ценных бумаг, потерял еще миллион, но при этом смог увидеть выход из кризиса. Если только он не затянется слишком уж надолго, если только финансировавшие нас банки проявят сдержанность, если только компании примут режим экономии, сократят расходы и будут осторожны, я продержусь. А когда цены начнут восстанавливаться, смогу воспользоваться ситуацией и, располагая отложенными средствами, сыграть на повышение. Вечером во вторник я пообедал в пустой гостиной, с улыбкой читая длинное письмо от Генри, вспоминавшего свадьбу Веро. Потом уснул и во сне видел их обоих; они приехали ко мне в Фулхэм, рынки пошли вверх, и я купил дом с высокими окнами для нас троих.
Все утро понедельника Мэдисон провела в кабинете, за закрытыми дверьми, с председателем и Катриной и вышла оттуда с покрасневшими глазами. Кожа у нее на запястьях шелушилась, и каждый раз, когда она двигала руками, в воздух взвивалось пыльное облако. Мэдисон вернулась к столу, села и заплакала. Я прихватил свой стул, сел рядом и обнял ее за плечи: