— Что случилось? Что не так?
— Я победила. В конце я все-таки победила. Но с каким трудом. Нам не следовало продавать сейчас портфель Янниса. Это безумие. Хорошо хотя бы то, что твои бумаги вполне ликвидные. По крайней мере, ты знаешь, что их кто-то купит. Они не понимают, насколько сомнительны те структуры, которые он купил. Некоторые и создавались специально для него. Я просто не могу вот так взять и продать их на рынке. Мы потеряем в три или четыре раза больше того, что уже потеряли. Это так типично для них. Действуют так, словно хотят себя же и наказать. Катрина, похоже, считает, что у нее могло бы получиться. Но председатель отдал эту работу мне, и я доведу ее до конца. Они планируют еще одно собрание в начале сентября. Но до тех пор все срочные распродажи откладываются. Остается только надеяться, что к тому времени все закончится, рынки вернутся в более или менее равновесное состояние. До недавних пор цены росли слишком быстро, все играли на повышение, рынок перегрелся, но теперь паника загнала его в другую крайность. Нужно набраться терпения, подождать, пока все успокоится, пока активы государственных инвестиционных фондов, частные акции, активы пенсионных фондов начнут продаваться по умеренным, средним ценам. И когда мы дойдем до дна, вот тогда, думаю, и начнется резкий рост. К сентябрю все вернутся из отпусков, и ситуация изменится к лучшему. А до сентября всего-то три недели.
Я потер ей плечо, придвинул мой почти нетронутый латте, и она улыбнулась, отчего очки сползли на самый краешек носа.
— Спасибо, Чарлз.
— Все будет хорошо, Мэдисон, я знаю. Рынки цикличны, ты постоянно мне это твердишь. К тому, что было, мы уже не вернемся, но этот сброс лишний. Уверен, к сентябрю положение поправится. Ты правильно все сделала. Приняла верное решение.
Но решение оказалось неверным. С каждым днем ее потери только возрастали и вскоре превысили даже потери Янниса и составили сначала двадцать, а потом и двадцать пять миллионов. Три дня подряд Мэдисон оставалась ночевать в офисе и спала на диванчике в кабинете председателя — в блузке и колготках. Я приходил в половине седьмого. Во сне она была похожа на ребенка. Я покупал нам обоим кофе и круассаны, смотрел, как она спит, легонько тряс, и она медленно просыпалась, потирая глаза и потягиваясь, как кошка. Я щекотал ей пятки, и Мэдисон сонно улыбалась, но потом вспоминала, где и почему находится, улыбка таяла, и она закрывала лицо руками. Глядя на нее, мне хотелось плакать.
Сентябрь принес дожди, которые появлялись внезапно, вдруг, словно возникали из самой глубины синего неба. Я постоянно промокал, от костюмов в офисе шел пар. Выходя покурить или купить что-то на ланч, я неизменно забывал захватить зонт. Мне нравилось чувствовать, как теплые струйки бегут по волосам, стекают по лбу, срываются каплями с носа. В ту первую, горькую неделю сентября Мэдисон вообще не уходила домой. В конце августа мне удалось провернуть выгодную сделку, воспользовавшись короткой паузой, когда рынки остановились, не имея возможности идти вниз, и даже попытались двинуться вверх, пока волна продавцов, которые, как и Мэдисон, напряженно ждали малейшего указания на восстановление, не бросила на рынок свои бонды и не обрушила в очередной раз цены. Я все чаще и чаще брал на себя работу Мэдисон. Неудача окончательно ее вымотала, выжгла все ее силы. Она резко постарела, молчала как каменная, замкнулась. Я уже начал подумывать, что нужно позвонить ее матери, поговорить с Катриной, попытаться как-то помочь ей.