Он составил для германских высших кругов меморандум, где указывалось: «Русская демократия может реализовать свои цели только посредством полного сокрушения царизма и расчленения России на малые государства. Германия, со своей стороны, не добьется успеха, если не сумеет возбудить крупномасштабную революцию в России. Русская опасность будет, однако, существовать даже после войны, до тех пор, пока русская империя не будет расколота на свои компоненты. Интересы германского правительства совпадают с интересами русских революционеров». Его идеи понравились в Берлине, их поддержали канцлер Бетман-Гольвег, министр иностранных дел Ягов, генералы Фалькенгайн, Гинденбург, Людендорф, одобрил и сам кайзер. Парвусу сразу же было выделено 2 млн. марок на работу по разрушению России, потом еще 20 млн., а осенью 1915 г. еще 40 млн.
Парвус централизовал деятельность всех антироссийских сил: большевиков, части меньшевиков, националистов, сепаратистов. Для координации их акций возник штаб в Копенгагене, налаживались каналы финансирования. Однако и эти меры поначалу приносили скромные результаты. Потому что подавляющее большинство населения России было настроено патриотически. Антивоенная пропаганда успеха не имела, и тем же большевикам если и удавалось возбуждать массы, то только под патриотическими лозунгами — мол, царь и правительство «продались немцам».
Впрочем, и методы, которые использовались в войне Центральными державами, пропаганде интернационализма никак не способствовали. Османская империя учинила чудовищный геноцид христиан, вырезав 2 миллиона армян, айсоров, сирийцев. Австрийцы, вернувшие Галицию после отступления царской армии, зверствовали над местными жителями, хорошо встретившими русских. Для расстрела и виселицы было достаточно одного доноса. Истреблялось православное духовенство. А всю галицийскую интеллигенцию за исключением националистов-«мазепинцев» объявили «русофильской» и ссылали в страшный концлагерь Телергоф. Газовых камер там еще не было, но были голод, побои, болезни, изнурительный труд. Были поверки с многочасовым стоянием на «аппельплаце» под зноем, дождем, на холоде. Был быстрый суд, выносивший смертные приговоры за любую мелочь. Были карцеры с кандалами, порками, подвешиванием за руки и ноги в горизонтальном положении, бастонадой по пяткам. Были садисты-надзиратели, забивавшие людей насмерть. Словом, только техника пока «отставала», но из Телергофа мало кто возвращался.
В оккупированной Сербии австрийцы учинили массовый террор. Военно-полевые суды казнили людей сотнями, считая это местью за Франца-Фердинанда. Объявлялось, что каждый серб — бандит или родственник бандита. Когда американский корреспондент Шепперт, ставший свидетелем этих зверств, обратился к офицерам штаба генерала Потиорека с вопросом, зачем же казнят мирных женщин, ему, не особо подумавши, ляпнули: дескать, ничего подобного, из мирного населения уничтожают только мужчин. И скабрезно шутили, что женщинам можно найти другое применение. В российском Луцке австрийцы тоже первым делом возвели в городском саду шеренгу виселиц — они в армии строились профессионально, саперами. И не пустовали никогда. Были дни, когда вешали по 40 человек.