Она гнала свою лошадь, пока та не стала тяжело дышать. И когда наконец, приняв решение, повернула назад, обнаружила у конюшни Ариста. Ее сердце разрывалось от горя и любви. Он стоял рядом со своим конем, такой красивый и высокий, с бледным лицом, мрачными глазами, напряженным ртом. Она чувствовала колоссальное влечение, текущее, как поток, между ними, и удивлялась, как могла жить без него.
Она спешилась, и ее грум взял поводья обеих лошадей. Как только они остались одни, Арист обнял Симону, и его объятия мгновенно воспламенили ее и разрушили с таким трудом обретенную решимость. Нет, она не сможет жить без него!
Он поцеловал ее страстно, но не так, как раньше, не нежно, а как будто против своей воли и с такой силой, что ей стало больно. Она протестующе застонала.
Он поднял голову и с презрением сказал:
— Он так целовал тебя?
— Кто? — в недоумении спросила Симона.
— Твой любовник. Чичеро. Он был твоим любовником, не так ли?
Она пристально смотрела на него, испуганная яростью, которую видела в его глазах. Это было так неожиданно, что она пришла в полное замешательство.
— Как ты можешь спрашивать после?..
После того, как она открыла ему свое сердце и позволила овладеть им. Она не могла поверить в то, что услышала.
— Если бы я знал, что он посмел приблизиться к тебе, я сам бы убил его!
— «Убил»… — Ее глаза наполнились слезами. Она, мигая, смахнула их. Затем, вспыхнув от неожиданной ярости, закричала на него: — Так, значит, что можно гусаку, то нельзя гусыне?
— О чем ты говоришь?
Она отшатнулась от его бешеного взгляда:
— Я говорю обо всех светлокожих рабах, родившихся на плантациях. И обо всех милых домиках во Вье Каре, в которых господа посещают свои тайные семьи только после темноты. Я говорю о твоей Милу и о том, что она убежала от… — Ее голос задрожал, и она замолчала.
Арист ожидал, что она будет отрицать свою вину, но теперь ему казалось, что она ее подтверждает. Он пришел в бешенство от того, что Симона пытается оправдать себя предположением, что горничная сбежала от него, а он с трудом мог вспомнить, как она выглядит. Он чувствовал страшное желание ударить ее и боролся со своей яростью. Он хотел одного: бежать от нее, прежде чем потеряет контроль над собой. Но его охватило невыносимое чувство потери и разочарования.
— Прощайте, мадемуазель! — выпалил он.
— Прощайте! — крикнула Симона.
Подбежал грум:
— Вашу лошадь, господин?
— Да, — крикнула Симона. — Приведи его безобразную лошадь! Месье уезжает!
Она повернулась и быстро пошла к дому, промчалась мимо удивленной Орелии к лестнице. В своей комнате она бросилась на кровать, сжав кулаки, стиснув зубы, страстно борясь со слезами и прислушиваясь к стуку копыт коня, уносящего Ариста из ее жизни.