Когда они уехали, тетя Тасси позволила себе расслабиться. Целых два дня она почти ничего не делала, только распевала песни, да еще собирала плоды гуавы и готовила из них джем, компот и сыр. Я помогала ей — выскабливала ложкой розовую мякоть и выковыривала червей. Когда у нее уставали руки, я помешивала содержимое огромных кастрюль. Несколько раз меня подмывало рассказать ей о том, как вел себя со мной Роман, но я побоялась, что она мне не поверит.
В отсутствие Романа тетя Тасси не готовила настоящие обеды. Мы ели хлеб с говяжьей тушенкой и пили воду или кокосовое молоко. На третий день воздух сделался густым и неподвижным, и после полудня стало ясно, что надвигается шторм. Тетя Тасси кроила занавески из ткани в цветочек, которую прислала тетя Сула, а я крутилась вокруг стола и подавала ей булавки из жестянки. Было до дурноты душно и так темно, что впору свечку зажигать, хотя было еще только четыре часа.
— Тетя Тасси, — сказала я, — расскажи мне о том, как ты была девочкой.
— О, Господи, — сказала она.
— Ну, пожалуйста.
Она закатила глаза и затрясла своей крупной головой, обернутой ярко-желтым шарфом, как конфета. Я решила, что она сердится, и пожалела о том, что заговорила. Но потом она сказала:
— Слишком жарко, чтобы заниматься этими занавесками. Я почти ничего не вижу.
Она медленно подошла к бамбуковому стулу, сбросила с ног сплетенные из ротанга шлепанцы и села. Небо было таким темным, будто его затянули черным занавесом, и даже трава отливала чернотой. Я примостилась на полу возле больших, теплых тетиных ног.
Вначале тетя Тасси говорила неуверенно, с трудом подбирая слова, видимо не решив еще, о чем она хочет рассказать, но потом разговорилась. Два часа я сидела не шелохнувшись и слушала ее.
Когда они были маленькими, рассказывала тетя Тасси, Грейс (моя мама) и Сула любили играть в духов и демонов. Они называли себя Пилил и Лала и наскакивали на нее, как джамби, особенно по ночам, когда она выходила из дома справить нужду.
— Однажды ночью, в полнолуние, они спрятались за гуавой и, когда я проходила мимо, прыгнули на меня, как две кошки. — И тетя Тасси скрючила пальцы, изображая когтистые лапы. — Ну, я, конечно, завизжала, а потом упала. Они подбегают, а я лежу на траве совершенно неподвижная. Они давай меня обмахивать и дуть мне в лицо, попробовали поднять руки и ноги, а они тяжелые, как мешки с мукой. Тут они поверили, что я умерла, начали кричать и плакать. И вот тогда я открыла глаза.
Тут тетя выпучила глаза, как жаба.
— Больше они никогда меня не дразнили, — заключила она, назидательно погрозив кому-то толстым коричневым пальцем.