— Он мой сын, и я его люблю, но если бы он не был моим сыном, я не уверена, что хорошо бы к нему относилась.
Каждый вечер мы втроем — Вильям, миссис Шамиэль и я — обедали за круглым деревянным столом, накрытым клеенкой, разрисованной яблоками и грушами. Было странно обнаружить такой рисунок в Лавентиле, в доме, обитатели которого, вполне вероятно, ни разу в жизни не пробовали ни яблок, ни груш. За обедом миссис Шамиэль рассказывала го о своей приятельнице Руби, продавщице кондитерского отдела, то об их новом начальнике, мистере Эбрахаме, которого она сразу невзлюбила. Иногда она обсуждала посетителей: у одних постоянно не было денег, другие разговаривали с ней свысока, третьих она знала уже сто лет. Закончив, она обычно спрашивала:
— Ну, Вильям, а что новенького в этом сумасшедшем доме, где ты работаешь?
И тогда он украдкой поглядывал на меня через стол, и я знала, что он стесняется.
Вильям работал в семье Родригесов уже шесть лет. Он занимался двором и садом; ухаживал за цветами, растениями и фруктовыми деревьями, подстригал газон и подравнивал живые изгороди. На небольшом пятачке Вильям выращивал ананасы; время от времени он приносил один-два домой; хозяева вроде бы ничего не имели против.
Я узнала о маленьком мальчике Джо, который так сильно укусил свою младшую сестренку, что той пришлось делать противостолбнячный укол. Миссис Шамиэль сказала, им повезло, что отец — доктор; все необходимое было у него под рукой. Джо таскал инструменты Вильяма и прятал их во дворе. Он часто играл в сарайчике для инструментов, хотя ему это запрещалось. Миссис Шамиэль считала, что Вильям должен поговорить с мальчиком:
— Эти дети вьют из тебя веревки, — говорила она. — Некому призвать их к порядку.
Вильям рассказал нам, как маленькая девочка, Консуэла, засунула голову между прутьями кроватки и застряла. Ему пришлось сбегать за пилой, чтобы освободить ее.
— Она вся побагровела, — сказал он. — Чуть не умерла. И все это время мать простояла, уткнувшись лицом в стену, и рыдала, как будто ребенок уже умер.
Вильям не был уверен, долго ли еще миссис Родригес выдержит жизнь на Тринидаде, потому что она боялась решительно всего: от мух до острого перца. Миссис Шамиэль сказала:
— Она боится моря, боится лягушек, она боялась даже Бриджит, собственную горничную! Ты спросишь, как она оказалась на Тринидаде. Ее муж — красавец мужчина, такой может заполучить любую, стоит ему захотеть. Ты его видела, — напомнила она, — это тот доктор.
Вильям сказал, что доктор Родригес несколько раз обо мне спрашивал.