И такой она была прекрасна.
– Дочь Зигмара, – вздохнул Гусс, нежно проведя пальцами по уцелевшему веку.
Закрыв глаза, он стоял на коленях перед её ещё тёплым телом. Он будет долго молиться о ней.
– Лорд Гусс!
Резкий, противный голос маркграфа Борса фон Ахена прервал его размышления. Раздражённому такой бесцеремонностью священнику стоило немалых усилий взять себя в руки. Медленно, каждым своим движением давай понять, что он думает о маркграфе, Гусс поднялся от тела погибшей женщины.
Повсюду в часовне лежали трупы. Зверолюды и фанатики покоились друг на друге, сцепившись в жутких холодных объятиях. Запах стал уже невыносим. Скоро соберут костры и зажгут пламя. И для праведников, и для грешников. Со двора доносились рыдания: слёзы облегчения, слёзы горя и избавления. Война окончилась, но впереди было ещё много работы.
Гусс посмотрел на фон Ахена. Шёлковые одежды исчезли, на толстяке был натянут тесный, явно не по размеру камзол; седые волосы были испачканы и лежали как попало. Он укрывался за алтарём вместе с остальными, и чтобы спасти ему жизнь многие отдали свои.
– Лорд-священник, – охнул Борс и бросился Гуссу в ноги. Его трясло. – Простите меня. Вы были правы. Мы пытались отбиться. Всеми богами клянусь, пытались, но их было...
Он жалостливо посмотрел на Гусса, в глазах плескались страх и раскаяние.
– Вы были правы, священник, – опять начал он. – Что мне сделать? У меня есть золото. Я могу жаловать вам титул. Ну, скажите же, что я могу сделать?
Гусс зло посмотрел вниз. Колени маркграфа стояли на теле той толстой женщины, а он даже не заметил.
Священник подумал, не убить ли его. Или хорошенько приложить по роже сапогом пару раз, чтобы эта жирная физиономия превратилась в кровавое месиво.
Стало бы легче. К тому же это вполне достойное наказание за разорение земель, которые были вверены ему.
Нужно сдержаться. Это было бы слишком... по-зверски.
– Ещё не поздно исправиться, маркграф, – произнёс Лютор Гусс, потянувшись к кожаному поясу. Он достал длинный металлический прут. – И вот что можно сделать...
Глаза Борса расширились, когда на конце прута он увидел символ кометы с двумя хвостами. Железо было холодно и чёрно, словно потухшие угли. Но он знал, что это. Он видел, как быстро раскаляется клеймо, как оно нагревается в языках костра, пока не начнёт пульсировать красным, будто умирающее солнце.
– Что вы...
– Все покаявшиеся носят метку, – мягко произнёс Гусс. – Вы ведь раскаиваетесь, маркграф? Хотите очистить свою душу?
Фон Ахен замотал головой. Это не то на что он рассчитывал. Бледное лицо Борса исказилось от ужаса, и он принялся подниматься с колен.