Самуил Яковлевич говорил еще что-то, кажется, подробно рассказывал, как ехать к нему, но от волнения я уже ничего не воспринимал.
Я уже хорошо знал дом № 14/16 по улице Чкалова. Войдя во двор, я долго в нерешительности простоял у 13-го подъезда. Гулявшие во дворе люди уже с подозрением поглядывали на меня.
Наконец, я поднялся на третий этаж, увидел справа от лифта квартиру 113 и, протянув руку к кнопке звонка, услышал за дверью голос Самуила Яковлевича. Он кому-то говорил: «Сейчас придет ко мне Марк, и мы вместе пообедаем».
Я позвонил. Дверь открыла пожилая женщина: «Марк? Меня зовут Розалия Ивановна». Из комнаты, расположенной справа от прихожей, опираясь на палочку, вышел Маршак, маленький, очень худой, по-детски беспомощный.
Хорошо сшитый из плотной ткани серого цвета пиджак буквально висел на его плечах. И только по взгляду — удивительному маршаковскому взгляду, знакомому мне по фотографиям, я узнал Самуила Яковлевича.
— Ну наконец-то, голубчик, вы пришли. Я ведь объяснил вам, как скорее добраться. Ну, ничего! Раздевайтесь, Марк. — И он помог мне снять пальто и сам повесил его на вешалку, расположенную в прихожей слева.
Розалия Ивановна, воспользовавшись занятостью Самуила Яковлевича, сказала:
— Вы, наверное, устали и давно не ели. Мы не обедали в ожидании вас. — А потом украдкой шепнула: — Самуил Яковлевич ничего не ест, может быть, с вами хоть что-то перекусит.
Мы вошли в маленькую комнату, в ту, из которой только что вышел Маршак.
Первое, что бросилось мне в глаза, — обилие книг, и на стене справа от двери — ковер с вытканным на нем портретом Роберта Бёрнса.
— Это подарок моих шотландских друзей.
Вскоре Розалия Ивановна вкатила в комнату столик на колесиках, на нем была еда. Особенно аппетитно выглядела миска с солеными огурцами. Я даже сглотнул слюну.
— Самуил Яковлевич, вы как хотите, а Марка надо покормить, он с дороги.
Маршак будто не слышит ее слов и обращается ко мне:
— Так вы в школе работаете? Читают ли дети? Чем интересуются?
Я отвечаю как-то невнятно, не слыша сам себя.
— А стихи по-прежнему пишете? Это хорошо!
Чувствую, что кровь прихлынула к вискам, и в ушах — шум.
— Не пишу я стихов, Самуил Яковлевич, давно не пишу, и не хочется! Стихи, которые прислал вам в последнем письме, давнишние.
— Но в них есть неплохие строки… — И Самуил Яковлевич прочел по памяти:
Якир! Бой неравный под Лиски.
Сраженья. Победы. Любовь.
Бойцом, а не обелиском
Мы в жизнь возвращаем вас вновь!
Нет, жизнь по годам не считают.
И тем только дань отдают,
Кто смерть навсегда побеждает
В неравном и смелом бою.