Со дня нападения и чудесного заживления раны Никита превратил жизнь в исследование. Во-первых, необычных свойств собственного организма, а во-вторых, архивных материалов, исторических трудов и фольклора разных народов мира. Каждый случай проявления "дальнозоркости", "пестровидения", интуиции и прочих "-надцатых" чувств анализировал, оценивал продолжительность, интенсивность и генезис, препарировал свои ощущения, а также сопутствующие факторы: время суток, наличие одушевленных свидетелей, освещенность, вплоть до влажности и температуры воздуха. Эмпирическим путем установил, что в виде разноцветных пятен он воспринимает эмоциональный фон крупных живых существ. Людей, лошадей, собак и даже крокодилов, что выяснилось после посещения зоопарка. А вот кошки, хорьки, мыши, хомячки, морские свинки и остальные суслики не "отсвечивали". Сильный испуг, радость, гнев, злость одевали фигуры окружающих в пестрые разноцветные лохмотья. То же самое происходило, если Никита искусственно заставлял себя гневаться, злиться, раздражаться. Источник эмоции не имел значения, лишь бы она была достаточно мощной. Особенно хорошо получалось вызывать злость и раздражение, пестрое разноцветье вспыхивало практически мгновенно. А вот с положительными эмоциями так почему-то не получалось. Оставалось научиться "читать" пятна.
С фантастической зоркостью и интуицией дело обстояло проще. Приступы чрезвычайного обострения зрения, узнай о которых орлы – передохли бы поголовно от зависти, повторялись все чаще и чаще, однако потом прекратились. А однажды, стоя на набережной, Селин захотел разглядеть, что происходит на другом берегу. И… разглядел. Четко, словно в двадцатикратный крейцеровский бинокль. Нехитрый эксперимент подтвердил – зрение обостряется по желанию, небольшим усилием воли. Очевидно, неконтролируемые приступы продолжались, пока шла своеобразная настройка организма. И тот выкидывал фокусы, словно гитара, на которую натянули дополнительную струну.
А интуиция оценке или толкованию не поддавалась. Она, то возникала легким неудобством за спиной, нашептывало на ушко как поступить, то замолкала надолго. И порой приходилось сомневаться в существовании внутреннего голоса.
Столь же важным казалось найти ниточки, ведущие к разгадке тайны Ящера и его соплеменников. Кто он такой? Пришелец из иных миров, или представитель разумной расы, коптившей небо тысячи, а то и миллионы лет назад? Инопланетянин, случайно оказавшийся на планете или один пращуров человека? Если Ящер был лишь гостем на Земле, найти о нем хотя бы байт информации представлялось делом нереальным. А вот в случае существования расы Ящера в обозримом прошлом, не геологическом, конечно, а историческом (Третичный и все предшествующие периоды отпадали по понятным причинам), на памяти Homo sapiens, шансы обнаружить упоминания о рептилоидах были выше нулевых. Подобный расклад привел бы в панику любого букмекера, но Селина абсолютно устраивал. Его удовлетворила бы и строчка в какой-нибудь замшелой легенде, намек на то, что соплеменники Ящера некогда обитали по соседству с людьми. Это бы окончательно убедило Никиту в прочности, в неэфемерности мироздания, и предоставило возможность продолжать жить в согласии с самим собой, не опасаясь за здоровье и целостность психики. А вот найдет он хоть строчку или нет?… Интуиция почему-то молчала, как убитая.