– Мы договорились, что никогда не будем произносить эти слова. И, кроме того, нельзя говорить так в их присутствии. Это опасно. Они могут запомнить, а потом повторят где-нибудь, когда станут старше.
– Господи Иисусе, это уже совсем паранойя.
Он изумленно посмотрел на нее. Паранойя? А смерть Детторе, смерть семьи Боровиц, смерть семьи О’Рурки? Вот тебе и паранойя. Мы не можем забыть о своей паранойе. Для нас это непозволительная роскошь.
Мы не должны забывать о ней никогда.
Джон снова прислушался к радионяне:
– Я не слышу музыку – ты не включаешь им музыку?
– Ты абсолютно прав, дорогой. Я не включаю им музыку. Я слишком устаю для этого. Почему бы тебе не подняться наверх и не поставить им музыку? Можешь даже привести сюда Лондонский филармонический оркестр в полном составе. Он для них сыграет.
– Наоми, милая…
– Я не думаю, что вся эта музыка – эта непонятная фигня в стиле нью-эйдж – приносит им большую пользу. Кажется, ты думаешь, что можешь растить Люка и Фиби как… как кабачки в теплице. То есть надо просто напичкать их музыкой и разными умными словами, и они сразу вырастут, выпрыгнут из кроваток, прибегут к нам в спальню и прочитают наизусть всю «Республику» Платона.
Джон прошел в кухню – ему вдруг захотелось выпить. Конечно, Наоми сейчас нелегко, но скоро все изменится. Дела на работе шли хорошо; они даже начали понемногу выплачивать долг Харриет и матери Наоми, хотя и та и другая настаивали на том, что это совсем не обязательно. Через некоторое время они смогут позволить себе няню. Студентку, которая будет помогать присматривать за детьми. Мать Джона уже предложила свою знакомую, дочь друзей семьи. Но пока еще это слишком большие расходы. И Наоми упорно настаивала на том, что сама будет смотреть за Люком и Фиби.
Джон зачерпнул горсть льда из морозильника и высыпал в шейкер для коктейлей, оставленный со вчерашнего вечера на сушилке.
– Что случилось в группе для малышей? Почему это было ужасно?
– А, группа для малышей? Ничего особенного, – светским тоном заметила Наоми. – Судя по всему, наш друг Лео Детторе просто забыл вложить в наших детей ген, отвечающий за нормальное поведение в обществе.
– Они плохо себя вели?
Она покачала головой:
– Нет, я бы так не сказала. Дело в том, как они общались – или, скорее, не общались – с другими детьми. Все чудесные малыши, между прочим. Но наши двое не пожелали их знать. И было еще кое-что странное. Действительно странное. Когда какой-нибудь ребенок приближался к Люку или Фиби, они смотрели на него – очень пристально и ледяным взглядом, – и ребенок начинал плакать и биться в истерике.