Пока молики запасались водой, Добруша пошел по улицам и стал до блеска начищать щеткой серебряные крыши. При этом он не переставая напевал:
Чтобы солнышко смотрелось
В них, как в зеркала-а!
В них, как в зеркала-а!
Я их драю щеткой с мелом,
Трала ла-ла-ла!
Трала ла-ла-ла!
Покончив с крышами, Добруша принялся за улицы, и, когда вернулся к опустевшей бочке, город блестел чистотой. Великан поклонился моликам, которые махали ему из окошек и дверей белыми платочками, взял бочку под мышку и, напевая себе под нос, пошел за город к лесу. Его голая и черная спина еще долго маячила, пока не скрылась в густых зарослях.
И тут молики обратили внимание на то, что на краю бассейна сидит большая, ростом с них самих птица и пьет воду. Птица была растрепанная, без хвоста и опиралась на приделанную вместо одной ноги деревяшку. Молики никогда раньше не видели таких птиц, и эта замухрышка и растрепа не испугала их. Они окружили гостью и с любопытством разглядывали. Между тем птица напилась, соскочила со стенки бассейна и, нахально расталкивая золотоглазых моликов, пошла по улицам. Шла она припадая на свою деревяшку и вела себя очень странно: чуть ли не в каждое окошко совала свой нос, говорила: "Ку-ку!" - и шла дальше. За ней толпой двигались радостноглазые мастера и весело обсуждали это непонятное явление.
Ну, как тут не догадаться, что птица, прилетевшая в город моликов, была не кто иной, как кукушонок. А прилетел он из страны угрюмых... Но лучше все по порядку.
Мать-кукушка подбросила его в чужое гнездо, и едва он вылупился из яйца, стал выталкивать своих названых братьев вон из их родного дома на землю. Так поступают все кукушата. Но то ли сам кукушонок перестарался и вывалился первым, то ли братьяптенчики не захотели падать, пока не научились летать, но кукушонок брякнулся вниз с высокого куста и сломал ногу. Он лежал, глядя в небо, и уже злился на весь мир. Тут-то его и накрыли какой-то липкой сетью многоногие, с вытаращенными глазами пауки и с трудом сволокли в подземелье, в котором жили их повелители - грубы. Были грубы ростом со спичечный коробок, с большими, отвисшими носами. Они не переносили яркого света, а чтобы нечаянно не взглянуть на солнце, носили на горбушках котомочки, наполненные песком, которые их пригибали к земле, но которые они никогда не снимали, и казались горбатыми. Хмуро смотрели в землю грубы своими водянистыми глазами с черными, очень похожими на лягушачьи икринки зрачками.
Ко всему этому они никогда не улыбались, никогда в их подземелье не звучал смех, и грубы считали, что так и должно быть на свете. Друзей у них тоже не было, ни с кем они не ладили, кроме больших и черных пауков с белыми крестами на горбатых спинках. Пауки считали грубов тоже горбатыми и даже были уверены, что состоят с ними в родстве. Однако грубы так не считали, наоборот - обращались с пауками, как со слугами. По их приказу пауки-крестовики оплели своей паутиной все выходы и входы в подземное государство и зорко охраняли.