Они не знают, кто я.
Они не в курсе остальных моих грешков.
Они упустили из виду Берту. Точнее – ее никто даже не видел. Лица по крайней мере точно.
– Спутали? – покачал головой дознаватель. – Да бросьте! Тот дом плотно обложили. Да и потом вас из виду не упускали. И даже от смерти спасли, не так ли?
– На меня напали, ваша милость! – возразил я. – А кто там кого порешил, не знаю!
Странное благодушие следователя пугало почище прямого обвинения в убийстве. По идее, сейчас надо подозреваемого в оборот брать, а не лясы с ним точить. Не бродягу ведь безродного зарезал, а заместителя статс-секретаря третьего стола военной коллегии!
Или дело в межведомственной вражде?
– Не стоит запираться, – вздохнул следователь. – Если начистоту, после того, что я увидел в подвале, вас прекрасно понимаю и нисколько не осуждаю. На самом деле, вскрыв этот гнойник, вы нам серьезную услугу оказали. Иначе бы мы к этому чудовищу еще до-о-олго подбирались. И кто знает, скольких людей он успел бы за это время погубить?
А глаза добрые-добрые. Все понимающие. Ты только скажи, и сразу легче станет. Не держи на душе. Поделись. Все ж мы люди, у всех свои недостатки.
– Вы меня точно с кем-то спутали, ваша милость.
– Принеси воды нашему гостю, – попросил следователь, и писарь беспрекословно покинул кабинет. – Гаспар ди Абалья был мерзким чернокнижником, и вам не следует стыдиться совершенного. Просто расскажите, что о нем знаете, и мы передадим вас братьям ордена Святого Фредерика. Это лучше, чем казнь, не так ли?
– Не понимаю, о чем вы…
– Да ну? – Дознаватель щелкнул застежкой папки и передвинул ко мне лист, лежавший сверху. – Никого не узнаете?
Я опустил взгляд и вздрогнул. С листа на меня смотрело собственное отражение.
И хоть незаконченный рисунок распался на отдельные карандашные штрихи, юлить было бесполезно: сходство просто поражало. И что хуже всего – ниже уже не столь уверенной рукой кто-то приписал:
«Неизвестный экзорцист. Лем, седьмой день месяца Святого Себастьяна Косаря, год 974 В. С.»
Тот слепой художник и в самом деле был гениален. Имея в своем распоряжении лишь несколько минут, он успел нарисовать портрет человека, которого видел первый раз в жизни, да и то мельком. И если контур лица оказался набросан лишь несколькими скупыми штрихами, то глубоко запавшие глаза, резкие скулы и слегка искривленный нос просто поражали своей проработанностью. Силуэт узких губ, изгиб бровей, форма ушей – не ошибешься, Себастьян Март собственной персоной.
Но, памятуя о своей опухшей физиономии, я спокойно пожал плечами: