В небольшой домашней церкви Корфов места всем не хватило — крепостные, обожавшие своего барина, толклись у входа. Внутрь попали только Варвара, Никита да Модестович с Полиной, которая держалась за управляющим, как нитка за иголочкой. Никита плакал, никого не стесняясь. До начала панихиды Владимир собрал дворовых и сообщил, что в память об отце объявляет о решении даровать вольную одному из своих крепостных. По легкому шуму, пробежавшему после прозвучавшего имени Никиты, Корф понял, что эти люди ожидали услышать другое имя. А потом еще и Никита упал ему в ноги и стал просить обменять его свободу на вольную для Анны. Корф страшно рассердился и приказал ему взять документ, в противном случае пообещал наказать Анну.
— За что, барин?! — воскликнул Никита.
— Если своего ума не хватает — спроси у нее! — отрезал Корф.
Прибежавшая Анна умолила конюха вольную взять, и народ разошелся, пересказывая и пересуживая произошедшее.
В церкви Анна стояла у гроба чуть поодаль от Владимира, и рядом с ней Корф увидел Репнина. Поначалу он нахмурился, но Анна была так сдержанна и убита горем, что он, в конце концов, перестал обращать на это соседство никакого внимания.
— На кого ж ты покинул нас, батюшка! Погубили тебя ироды… — тихонечко причитала Варвара.
— Наш молодой барин слишком великодушен, раз ты до сих пор еще не в остроге. Но сколько ни притворяйся, а мы оба знаем, кто убил барона, — прошептал на ухо Анне только отошедший от гроба барона Карл Модестович.
— Известно, что в остроге должна быть не я, — так же тихо ответила Анна, и слезы снова навернулись ей на глаза.
— И не страшно вам, Карл Модестович, перед очами Божьими появляться? — вполголоса укорил его Репнин. — А вы, Аня, не расстраивайтесь. Не доставляйте ему такого удовольствия. В скором времени, я уверен, он непременно сделает ошибку. А мы поймаем его — и на слове, и на деле. Обещаю вам!
— Благословен Бог наш едино и присно и во веки веков… — пробасил отец Павел.
— Аллилуйя! — запел хор корфовских крепостных.
— Аллилуйя! Аллилуйя! Помилуй раба своего… Помилуй раба своего… Имя твое Аллилуйя. Помилуй мя. Во саду любящих имя твое. Аллилуйя. Аллилуйя!..
Но неожиданно к хору голосов присоединился еще один — надтреснутый, ведьмачий.
— Бедный мой мальчик.., один ты остался…
Присутствующие в церкви разом обернулись на этот голос. В церковь вошла Сычиха. Она выглядела ужасно — волосы, растрепаны, глаз безумный, речь бессвязная.
— Убирайся вон! Немедленно! — страшно закричал Владимир, бросаясь на Сычиху с кулаками, но остановился, словно завороженный ею.