— И давно у вас такие мысли? — спрашиваю я. — Это самое «умри и возродись»?
— Более или менее. Во всяком случае, бессознательно уже давно. А разве у вас, господа, нет этого чувства?
— У нас оно бывает эпизодически, — отвечаю я. — И главным образом перед едой.
— Однажды нам объявили о приезде его величества, — мечтательно вспоминает Оскар. — Боже, что тут началось! К счастью, поблизости находились еще два кладбища, и мы могли у них подзанять…
— Чего подзанять? — спрашивает Георг. — Красивые барельефы? Или цветы?
— Ах, с этим все было в порядке. В истинно прусском духе, понимаете? Нет, другое, трупы.
— Трупы?
— Разумеется, трупы! Понятно, не сами трупы, а то, чем они были прежде. Мелких пешек, конечно, на каждом кладбище было в избытке; ефрейторов, унтер-офицеров, фельдфебелей, лейтенантов — тоже; но вот с более высокими чинами возникли трудности. У моего коллеги на соседнем кладбище имелось, например, три майора; у меня — ни одного. Зато у меня было два подполковника и один полковник. И я выменял у него одного подполковника на двух майоров. И получил еще жирного гуся в придачу — столь позорным казалось моему коллеге не иметь ни одного подполковника. Он просто не представлял себе, как посмотрит в глаза его величеству, если у него не окажется ни единого подполковника.
Георг прикрывает лицо рукой.
— Мне даже сейчас страшно об этом подумать.
Оскар кивает и закуривает тонкую сигару.
— Но все это еще пустяки в сравнении с положением коменданта третьего кладбища, — неторопливо продолжает Оскар. — У того в ассортименте вообще не было ничего стоящего. Хоть бы один майор! А лейтенантов хоть пруд пруди. Он был прямо в отчаянии. У меня же выбор оказался очень богатый, и я в конце концов обменял одного из майоров, полученных за моего подполковника, на двух капитанов и одного кадрового фельдфебеля — скорее, разумеется, из любезности. Капитанов у меня самого было сколько хочешь; только кадровики попадались очень редко. Вы знаете, эти свиньи обычно отсиживаются подальше от передовой и почти никогда не участвуют в боях; потому они и относятся к людям, как живодеры… Так вот, я взял этих трех из желания оказать любезность своему коллеге, да и мне было приятно заполучить кадрового барана, который уже лишился возможности реветь.
— А генерала у вас не было? — спрашиваю я.
Оскар мотает головой.
— Убитый генерал — это такая же редкость, как… — он ищет подходящего сравнения. — Вы не коллекционируете жуков?
— Нет, — отозвались Георг и я в один голос.
— Жаль, — замечает Оскар. — Так вот, это такая же редкость, как гигантский жук-рогач, Lucanus cervus, или если вы коллекционируете бабочек, — то как Мертвая голова. Разве возможна была бы тогда война? Достаточно сказать, что и мой полковник был убит не на фронте, а умер от удара. Но полковник… — Оскар-плакса вдруг усмехается. Эта улыбка кажется очень неожиданной: дело в том, что от постоянного плача лицо его украсилось глубокими складками, благодаря чему он стал даже похож на легавую и на его физиономии утвердилось выражение унылой торжественности.