– Ополчения, – подтвердил Костя, проводя ножом широкую дугу. Рессорное, зоновской работы, лезвие прошло через горло почти без препятствий. – Есть кто дома? – Громко спросил он.
– Ириша, кто там? – Отозвался откуда-то занятой голос.
Вот, черт. Морозова, оказывается, мужика завела. А говорили – синий чулок.
– Ириша?! – Крикнули из дальней комнаты.
– Иду, иду, – буркнул Костя.
Лишней крови он не любил, но так уж сегодня складывалось.
* * *
Проснувшись, он прислушался к ощущениям в мочевом пузыре и решил не открывать глаз. Веки пропускали розоватый утренний свет; часов семь-восемь, предположил он и убедительно захрапел.
Скоро начнут подниматься, кто – по собственной воле, кто – под окрики медсестры, но так или иначе к половине девятого все уже будут на ногах. Он догадывался, что его это коснется тоже, но вставать не торопился. Пусть его разбудят. Тогда он узнает…
– Эй! Хватит дрыхнуть! – Огласил палату смолянистый бас.
Хорошо, но недостаточно.
– Слышь, нет? Сегодня Гитлер Югенд дежурит, – предупредил тот же голос.
Еще. Скажи еще что-нибудь.
– Петруха!! Помер, никак?
«Петруха». Петр, значит. Ну что ж, Петя, с добрым утром.
Он отчаянно, навыворот, зевнул и усердно потер глаза. Сел, свесил ноги, шаркнул пятками по приятному линолеуму и выгреб из-под кровати тапочки.
Он знал, что когда-нибудь его расколят, однако ничего лучшего пока не придумал. Если б им позволили иметь карандаши, он мог бы написать свое имя на тумбочке, и тогда по утрам ему не пришлось бы прибегать к этой уловке. Однажды басовитому соседу надоест его будить, или их разведут по разным палатам, или что-то еще – долго на одной и той же хитрости не протянешь, но другой у него в запасе не было. Каждый день он начинал с выяснения имени. Имя – это уже немало. Это гораздо больше, чем лицо. Это почти личность.
Стало быть, Петр. Хорошо бы запомнить, безнадежно подумал он и, накидывая квелый халат.
Голосистый стоял у окна и разрисовывал пыльное стекло какими-то каракулями. Он имел соответствующую басу густую черную бороду и неимоверно отросшие патлы, в которых пряталось все лицо. Петр лишь скользнул по нему взглядом, заранее зная, что завтра придется знакомиться по новой. Память хранила только самое необязательное: например, что Борода любит смотреть в окно, а вон тот сухой дедок в углу насилует соседей на предмет шахмат. Также Петр помнил, где здесь столовая, и где туалет, и то, что кран с горячей водой скручен, а труба забита деревянным чопиком, и еще сотню или даже тысячу всяких таких мелочей, но вот главного, самого главного…