Внутри был самый настоящий лабиринт из уложенных штабелями мешков, коробок и ящиков.
Эраст Петрович прошёлся вдоль одного ряда, потом вдоль другого, но знакомого багажа не увидел.
— Чего гуляешь? — рявкнули на него из тёмного прохода. — Живей пошевеливайся! Мешки вон туда, квадратные — туда. Новенький, что ли?
Вот так сюрприз: второй почтальон, тоже лет сорока, скуластый и с усами. Который из них? Жаль, нельзя было прихватить с собой приёмщика из камеры хранения…
— Новенький, — прогудел Фандорин простуженным басом.
— А по виду старенький.
Второй почтовик подошёл к первому, встал рядом. У обоих на поясе висело по кобуре с «наганом».
— Чего руки-то трясутся, погулял вчера? — спросил второй у владимирца.
— Маленько погулял…
— Ты ж говорил, вторые сутки на дежурстве? — удивился первый, длинноусый.
Второй высунулся из двери, посмотрел на станционное здание.
«Который из них? — пытался угадать Фандорин, быстро скользя вдоль штабелей. — Или оба не те? Где ящики, с мелинитом?»
Вдруг оглушительно лязгнуло — это второй почтальон захлопнул дверь и задвинул засов.
— Ты чего, Матвей? — удивился длинноусый. Матвей ощерил жёлтые зубы, щёлкнул взведённым курком:
— Да уж знаю чего! Три синие фуражки в окне, и все сюда пялятся! У меня нюх!
Неимоверное облегчение — вот чувство, которое Эраст Петрович испытал в эту минуту. Значит, не зря брови и усы свинцовыми белилами мазал, не зря три часа паровозной копотью дышал.
— Матвей, ты что, сдурел? — не мог взять в толк длинноусый, моргая на блестящее дуло.
Владимирец — тот сразу сообразил, вжался спиной в стенку.
— Тихо, Лукич. Не суйся. А ты, тля, говори: грузчик твой из сыскарей? Убью! — Объект схватил местного за ворот.
— Моё дело подневольное… Пожалейте… до пенсии годик всего… — сразу капитулировал абориген.
— Эй, милейший, не глупите! — крикнул, высовываясь из-за ящиков, Фандорин. — Деваться вам все равно некуда. Бросайте ору…
Чего он никак не ожидал — что объект выстрелит, даже недослушав.
Инженер едва успел присесть, пуля свистнула над самой головой.
— Ах ты, паскуда! — раздался возмущённый крик длинноусого, которого диверсант назвал «Лукичом».
Снова громыхнуло. Слились два голоса — один застонал, второй взвизгнул.
Эраст Петрович подполз к краю штабеля, выглянул.
Дело приняло совсем скверный оборот.
Матвей засел в углу, выставив вперёд руку с револьвером. Лукич лежал на полу, шаря по груди окровавленными пальцами. Владимирский почтовик визжал, закрыв лицо руками.
В мертвенном свете электрической лампы покачивался сизоватый пороховой дым.
Из позиции, которую занимал Фандорин, подстрелить мерзавца было проще простого, но он нужен был живой и желательно малопомятый. Поэтому Эраст Петрович высунул руку с «браунингом» и послал две пули в стенку, поправее объекта.