Массон сказал, что надо тотчас разыскать доктора – он всегда проводит воскресенье на плато. Раймон соглашался пойти. Но как только он начинал говорить, у него булькала во рту кровь, вытекавшая из раны. Поддерживая его, мы довольно быстро добрались до хижинки. Раймон сказал, что раны у него неглубокие и он может дойти. Он отправился с Массоном, а я остался, чтобы объяснить женщинам, что случилось. Мадам Массон плакала, а Мари слушала мой рассказ вся бледная. Мне надоело объяснять, я замолчал и стал курить, глядя на море.
Около половины второго Раймон вернулся в сопровождении Массона. Рука у него была перевязана, угол рта заклеен липким пластырем. Доктор сказал ему, что это пустяки, но у Раймона вид был угрюмый. Массон пытался его рассмешить. Но он все молчал, Потом сказал, что спустится к морю. Я спросил, куда он направляется, мы с Массоном пойдем вместе с ним. Он разозлился и выругал нас. Массон заявил, что не надо ему перечить. Но я все-таки пошел с Раймоном.
Мы долго шли по пляжу. Солнце палило нещадно. Свет его дробился на песке и на поверхности моря. У меня было такое впечатление, что Раймон знает, куда он идет, но, может быть, я ошибался. Мы пришли наконец к ручейку, протекавшему в песке за высокой скалой, в самом конце пляжа. И там мы увидели обоих наших арабов. Они лежали в своих засаленных спецовках. По виду оба были спокойны и почти что довольны. Наше появление их не испугало. Тот, который ударил Раймона ножом, молча смотрел на него. Второй наигрывал на дудочке из тростника и, глядя на нас, непрестанно повторял три ноты, которые мог извлечь из своей флейты.
Кругом было только солнце и тишина, журчание ручейка и эти три ноты. Раймон полез в карман за револьвером, но его враг не пошевелился, и они молча смотрели друг на друга. Я заметил, что у того, кто играл на дудочке, пальцы на ногах широко расставлены. Раймон. не спуская глаз с противника, спросил меня: «Ухлопать его?» Я подумал, что, если я стану отговаривать, Раймон еще больше взвинтит себя и наверняка выстрелит. И я только сказал:
– Он же еще ни слова не произнес. Нехорошо в таком случае стрелять.
И опять были зной и тишина, журчала вода и флейта. Потом Раймон сказал:
– Ну, так я обложу его как следует и, когда он ответит, ухлопаю его.
Я ответил:
– Ну, да. Но если он не выхватит ножа, тебе нельзя стрелять.
Раймон уже начал свирепеть. Дудочка все не смолкала, но оба араба следили за каждым движением Раймона.
– Нет, – сказал я Раймону. – Схватитесь с ним врукопашную, а револьвер отдай мне. Если второй вмешается или первый вытащит нож, я выстрелю.