– Так. Поливанова стояла под липами, и дальше что?
– Да ничего особенного, просто стояла и курила, я огонек видела. Терпеть не могу, когда женщина курит!
Это мы уже слышали, подумал капитан.
– Она одна там была?
– Нет, – неохотно призналась старуха. – Еще кто-то был, я не разглядела. Говорю же, под липами, в тени!
– Ну, мужчина, женщина? Или, может, ребенок?
– Какой ребенок, что вы говорите-то?!
– А ваш... пес? Он на чужих не лает?
– Гарольд оглох много лет назад! – с гордостью заявила Софья Захаровна, как будто сообщила, что он задержал преступника на границе. – Он ничего не слышит и чужими не интересуется!
– Значит, человека вы не разглядели и не узнали. Или все-таки узнали, Софья Захаровна?
Она вздохнула и опять запахнула на груди халат. Потом ткнула на стол сухарницу так, что из нее на клеенку посыпались крошки.
– Никого и ничего я не узнала!
– Они молча стояли?
– Нет, вроде разговаривали.
– Может, вы голос расслышали?
– Не расслышала я, – отрезала старуха. – Мы с Гарольдом до угла прошлись, до сирени, постояли и вернулись.
Она выудила с полки две чашки, одну поменьше, другую побольше, одну мутного коричневого стекла, а другую розовую, в позолоченных завитушках, водрузила на клеенку и в каждую сунула по пакетику. Недовольно сопя, замотала белые нитки с бумажной наклейкой за ручки и налила кипятку. По кухне немедленно потек запах больницы.
Капитан покосился на мутную чашку, которая предназначалась ему.
...Видела, но не разглядела, слышала, но не расслышала. Выходит, не только собака Гарольд, но и хозяйка оглохла много лет назад? Может, и ослепла тоже?.. Что-то тут не так. Совсем не так!.. Он вспомнил писательницу Поливанову, которая искренне старалась помочь, – ну, ему так показалось. Хотя за долгие годы работы в розыске капитан твердо усвоил, что, когда кажется, креститься надо, но в писательской квартире на четвертом этаже он чувствовал раздражение, досаду, но фальши никакой не чувствовал вовсе!..
Значит, ошибся. Ошибся?..
– Вы дошли до сирени, вернулись к подъезду, и дальше что?
Софья Захаровна свела глаза к носу и сосредоточенно отхлебнула из чашки в завитушках.
– Ничего. – Она поморщилась – горячо! – и подула в кружку, полетели брызги.
– Вы Поливановой сказали, что сейчас дверь запрете?..
Старуха что-то пробормотала себе под нос.
– А, Софья Захаровна?..
– Сказала, сказала! И не ей, а просто! Дверь, мол, запирается, двенадцатый час!
– А она что?
– Ничего, – буркнула старуха. – Она в мою сторону не повернулась даже. Так и продолжала смолить.
– А ее собеседник?
– Я вам русским языком говорю – не видела я никакого собеседника! Стоял там кто-то, да и все!