— Жим-жим?
— Что?
— Спрашиваю —дрожат поджилки? — ухмыльнулся конвоир.
— А, это. Да, дрожат, — признался я. — Жим-жим.
— Впускай! — донеслось из-за двери.
Я вошел в комнату. Что-то в ней изменилось. Лошадиное лицо ковырял длинным желтым ногтем крышку стола; бугай разглядывал кружащихся вокруг лампочки мух. Лишь женщина открыто и прямо смотрела на меня: в ее лице отчетливо читалось сознание исполненного долга.
— Конунг Ахмат, — произнесла она, поднявшись со стула, — трибунал Московской резервации, взвесив все за и против, опираясь на Устав Наказаний, властью, данной ему Лорд-мэром.
— Слава Лорд-мэру, — глухо отозвались лошадиное лицо и бугай.
— Вынес приговор, являющийся безусловным воплощением судебного принципа Московской резервации —«Будущее зависит от тебя». Конунг Ахмат, вы приговорены к казни через повешенье.
— Что?
— Приговор должен быть приведен в исполнение публично в назидание тем, кто недобросовестно исполняет свои обязанности.
— Что ты такое лепечешь? — процедил я. — А вы, — окинул взглядом остальных членов трибунала, — вы чего молчите? Это не суд, а позор!
Лицо женщины, до этого мягкое, сделалось жестким.
— Это не суд и не судилище, бывший конунг, это трибунал Московской резервации. Тебе ясно?
— Заткнись, бл…дь, — заорал я, уже не сдерживая переполнивший меня страх. — Ты была в Твери, сука? Была? Ты видела Пашу?
— Конвоир!
Ударом в челюсть я сшиб с ног вбежавшего в дверь стрелка.
— Мне нужно поговорить с отцом Никодимом, слышите?
Бугай вскочил из-за стола.
— Не надо, конунг.
— Где отец Никодим?
Бугай кинулся на меня, придавив к стене так, что затрещали ребра. В помещение вбежали два стрелка. Один принялся хлопать по щекам лежащего на полу конвоира, другой стал помогать бугаю.
— Когда ты вступал в должность конунга, — перекрывая шум, крикнула женщина, — ты должен был подумать о возможных последствиях.
— Сука, — прохрипел я.
— Заткни пасть.
Бугай коротко боднул меня в висок. Чернота заполнила сознание.
Я очнулся во тьме. И не было желания выяснять, что это за тьма.
По крайней мере, не холодно. Значит, меня не бросили в сырой каземат.
Мозг настойчиво подсовывал картинки только что (а может, уже давно) прошедшего заседания трибунала. Толстые, похожие на червей, губы женщины, зачитывающей: «Вы приговорены к казни через повешенье». Не эти ли самые губы зачитывали приговор Христо и Букашке? Помнится, Марина рассказывала про Бога, про загробный мир, про ад и рай… Неужели и вправду что-то существует там, за гранью? И я смогу снова встретиться с Христо и сказать ему, что он ошибся во мне? Причем, не только во мне, но и в Серебристой Рыбке?