Сразу за памятником героям 1812 года —частный сектор, полукольцом огибающий центр города.
Идя по пустынной улице, где низенькие скромные домики перемежались с огороженными высокими заборами коттеджами, Островцев задумался о стремлении людей даже здесь, в ста тридцати километрах от Москвы, жить по —столичному.
За его спиной раздался рев моторов. Мимо, подняв пыль, пронеслись два тяжелых мотоцикла. Татуированные бородачи, закованные в кожаные безрукавки, за спинами —длинноногие девицы, волосы трепещут, будто флаги.
Островцев вспомнил: летом в Малоярославце проходит байкерский слет. Любители мотоциклов, природы, пива и девочек съезжаются сюда отовсюду, преимущественно из Москвы.
«Отдыхают люди», — позавидовал Андрей.
У одного из коттеджей его напугала собака, молча высунувшая из-под забора безухую морду. Залаяла, обнажая клыки.
«У, зверюга, — подумал Островцев. — Понавыводили, сволочи».
Дом Анюты прилепился у дороги к глубокой чаше оврага, дно которого —луг, изрезанный рекой. Там-то и тусуются байкеры. Неподалеку от дома церквушка —маковки сверкают на солнце.
Увидев человека, млеющая от жары дворняжка вскочила, хрипло залаяла, загремела цепью.
Андрей вошел в калитку. По тропинке —мимо кустов смородины и крыжовника —к дому, сложенному из добротных осмоленных бревен.
Надавил кнопку звонка.
За дверью раздался треск, затем —голос:
— Сейчас!
Дверь открыла женщина лет шестидесяти. Лицо широкое, глаза слегка раскосые, домашний халат открывает сильные руки в разноцветной сетке кровеносных сосудов.
— Вам кого? — спросила женщина, без любопытства рассматривая Островцева.
— Я к Анне Владимировне.
— А ее нет.
Андрей глядел на женщину, ничего не говоря и не торопясь уходить.
— Ну, пройдите, — вздохнула та. — Подождёте… Вы, наверно, с ее работы?
— Да, — соврал Андрей, переступая порог.
— Так может —передать что? Оставляйте смело —я мама ее.
— Нет, — Островцев замялся. — Мне бы лично…
Здесь было царство запахов —приятных и не очень. Андрей уловил запах шалфея, свежего огурца, петрушки, а еще кошки и картофеля в мундире.
Он опустился на лавку в углу —грубую, деревенскую. На окнах занавески с бахромой, на столе —букет полевых цветов.
Мать Анюты присела к столу. Жужжала, билась в стекло муха. Пришла кошка, растянулась на полу посреди комнаты; ходики на стене лениво тикали. Молчать стало неудобно, и Островцев собрался заговорить о погоде, но женщина опередила.
— Чаю не хотите?
— Нет, спасибо.
— Да, в такую жару лучше квас… Да вот нету квасу. Хоть бы уж дождик, что ли, пошел.
Андрей кивнул.
— Земля как камень… Огурцы завяли совсем. А вы сами откуда?