— Ты, ублюдок, — зашипел Киркоров, склоняясь надо мной. — Еще одна такая выходка, и я вышибу тебе мозги к е…ной матери.
Единственный глаз этого человека полыхал такой яростью, что сомнений не было, — да, вышибет.
— Поднимайся.
Букашка помогла мне встать на ноги.
— Эх, Андрей, — голос Киркорова снова стал миролюбивым. — На твоем месте я радовался бы: в этих застенках томились цари и генсеки.
Букашка рассмеялась:
— Брешешь, Киркоров.
Ее смех мне понравился. Хороший смех.
— Почему вру? — возмутился одноглазый. — Я слыхал, что здесь сгноили Ленина.
— Ленин помер на даче с золотыми перилами. И не от того, что его сгноили, а потому, что впал в младенчество.
— Он из младенчества и не выходил. Тем более —на даче мог быть двойник Ленина.
— Ты бы это ленинцам сказал….
Я слушал странный диалог, мало что понимая, и думал: не рвануть ли вверх по коридору, пока на меня никто не смотрит.
— Ладно, хватит, — точно прочтя мои мысли, жестко сказал Киркоров. — Ты вечно споришь, Букашка. Иди вперед, освещай дорогу. Андрей —за ней.
Женщина пожала плечами и, бросив перед собой луч фонаря, пошла по коридору. Я двинулся вслед. Тяжелые ботинки Киркорова застучали по каменному полу за моей спиной.
Коридор был узкий, извилистый. Никаких ответвлений, либо дверей, — кишка, оканчивающаяся камерой, какую я только что покинул. Точно нора кролика, только не теплая и сухая, а сырая и мертвая, типичная человеческая нора…
На другой стороне кишки —противоположность камере —светлая зала. Как это по-человечески! Из света —во тьму за какое-то мгновение…
От электрического света я ослеп на мгновение.
Длинный стол из красного дерева, окруженный черными креслами. На дальней стене —герб: золотой двуглавый орел. Посреди стола на листе металла полыхает костер.
— Снегирь, гаси свет. Генератор посадишь, — крикнул кто —то.
Во главе стола, прямо под двуглавым орлом, в кресле с высокой спинкой сидел подросток. Мальчик лет четырнадцати. Я никогда не видел в Джунглях детей и с изумлением уставился на него.
Но тут погасло электричество. Пока мои глаза привыкали к тусклому свету костра, Киркоров сообщил:
— Учитель, мы привели дикого.
— Я же просил не называть меня учителем, Киркоров, — голос мальчика был не по-детски хриплым. — И, тем более, не нужно называть диким нашего гостя. Присаживайся, Андрей.
Он показал рукой на ближайшее ко мне кресло. Я уже не удивлялся: здесь, похоже, все знали мое имя.
— Снимите с меня наручники, — сказал я, глядя в глаза мальчика, в которых отражался огонь костра. Он спокойно выдержал мой взгляд и кивнул Киркорову.