Нам и Гав, скрывшиеся в темноте пещеры, держали наготове топоры; сын Леопарда поднял свою палицу: они ждали, что животное просунет в отверстие передние лапы, и тогда их можно будет отрубить. Но вместо лап показалась огромная голова, заросшая свалянной шерстью, лоб, слюнявые губы, острые белые зубы. Нам и Гав с силой опустили свои топоры. Нао взмахнул палицей, но низкий потолок помешал нанести удар. Медведь зарычал и отступил. Он не был даже ранен, на морде не выступило ни единой капли крови, только движение челюстей и вспыхнувшие зрачки говорили о негодовании оскорбленной силы. Однако он не пренебрег уроком и тотчас же изменил тактику. Обладая утонченной способностью распознавать опасности, зверь отлично знал, что иногда лучше обойти препятствие, нежели идти напролом. Он толкнул стену, она дрогнула под его тяжестью. Медведь с удвоенной силой заработал лапами, плечом, головой, то напирая на стену, то вцепляясь в нее своими когтями. Отыскав слабое место, он налег на него всей своей тяжестью. Люди не могли достать его здесь своими короткими руками. Они не пытались больше нападать на него. Нао и Гав подпирали стену, успешно оберегая ее от сотрясений, в то время как Нам через отверстие наблюдал за животным, нацеливаясь дротиком в его глаз.
Вскоре нападающий понял, что стена перестала шататься. Такое открытие, опрокидывавшее весь многолетний опыт животного, крайне удивило его и привело в отчаяние. Медведь остановился, присел на задние лапы и стал обнюхивать стену, наклонив голову с недоверчивым видом. Наконец, решив, что он ошибся, медведь снова принялся штурмовать препятствие лапами, плечом и всем корпусом. Но препятствие не поддавалось. Медведь пришел в ярость и забыл всякую осторожность. Его привлекало к себе отверстие, оставшееся свободным, оно казалось единственным удобным проходом в пещеру, и, обезумев от гнева, медведь бросился в него. Брошенный дротик попал ему в самое веко, но это не приостановило нападения, которое стало непреодолимым. Ярость клокотала в этой массе тела, кровь бурлила в ней потоками — животное удвоило усилия. Стена рухнула.
Нао и Гав отскочили в глубь пещеры; Нам очутился в объятиях чудовищных лап. Он и не думал защищаться; он походил на антилопу, схваченную пантерой, на лошадь, поваленную львом. Опустив руки, широко раскрыв рот, он ждал смерти в приступе какого-то оцепенения. Но Нао, вначале растерявшийся, быстро обрел тот воинственный пыл, что порождает героев. Он отбросил топор, считая его бесполезным, и схватил обеими руками дубовую, суковатую палицу. Заметив Нао, медведь бросил свою слабую, трепещущую в его лапах добычу и двинулся на более опасного противника. Но не успел он пустить в дело свои лапы и зубы, уламр занес над ним палицу. Оружие опередило. Удар пришелся по челюсти медведя, задев его ноздри. От боли зверь заревел и осел на задние лапы; второй удар, нанесенный Нао, пришелся по несокрушимому черепу. Но огромное животное уже оправилось и бросилось вперед. Уламр едва успел спрятаться за выступ скалы, медведь с размаху ударился о камень. Воспользовавшись оплошностью зверя, Нао выскочил из засады и с воинственным криком ударил дубиной по длинному позвоночнику медведя, позвоночник треснул, зверь, уже ослабевший от ушиба о скалу, покачнулся и упал. Нао, опьяненный своей силой, дробил ему лапы, челюсти, в то время как Нам и Гав вспарывали живот ударами топоров. Когда, наконец, вся эта масса перестала трепыхаться, воины молча переглянулись. Это была торжественная минута. Итак, Нао — самый неустрашимый, самый грозный из уламров, ибо никому — ни Фауму, ни Го, сыну Тигра, ни даже одному из тех легендарных воинов, о которых рассказывал Гун Сухие Кости, — не удавалось еще убить серого медведя ударом палицы. Этот подвиг запечатлелся навсегда в мозгу молодых воинов: он окрылит их надежды, они передадут его потомству, если только Нам, Гав и Нао не погибнут в борьбе за огонь.