— Давай его сюда, — сказала она любовно.
— Ты его еще грудью кормишь?
— Нет, уже кусается. Но на руках сидеть любит. Я его уложу, а тебе дам супа.
Я сказал поспешно:
— Да я совсем не голоден!
Она спросила в недоумении:
— Но ты сказал…
— Это я хотел остаться с тобой наедине, — объяснил я. — Ну что мне на те рожи смотреть, когда у меня есть ты, такая красавица?.. Вон какая задница, еще больше стала! И не обхватишь…
Она довольно заулыбалась, но напомнила:
— Так что суп?
— А он с лягушками? — спросил я.
Она ответила недоуменно:
— Не–ет…
— Не пойдет, — сказал я решительно. — Я ем только с лягушками. И чтоб майских жуков для приправы не меньше двух пригоршен… или одной твоей!.. Я же не простой тролль, я вождь!
Она с удовольствием хихикнула, мощные груди подпрыгнули и красиво заколыхались.
— Это хорошо… Мой ребенок от вождя!
— Еще какого, — подтвердил я, не в силах оторвать взгляд от этой колыхающейся массы. — Он далеко пойдет, обещаю. Ты сейчас займись малышом, а я сварганю обед…
Она охнула, груди пошли подпрыгивать еще сильнее.
— Обед?
Я сказал успокаивающе:
— У нас это иначе.
Никогда еще я не сосредотачивался на приготовлении обеда с таким напряжением. Куски мяса начали появляться друг за другом, я навалил на столе целую гору, ощутил озноб, перетрудившись, но нашел в себе силы сотворить чашу крепкого и сладкого кофе, хлебнул обжигаясь, и в тело начала возвращаться жизнь. Даже не представляю, как Он накормил пять тысяч человек, не считая женщин и детей, да и зачем их считать — разве они едят?.. — пятью хлебами и двумя рыбами? Да еще осталось двенадцать полных коробов! Не иначе рыбами тогда звали китов, мол, чудо–юдо рыба–кит по веревочке бежит, а хлеб пекли для соревнования между городами, когда каждый каравай весом в сто тонн и размером с три сарая…
Фэдда смотрела, набычившись. Между массивными скальными выступами надбровных дуг и скулами настолько узкие щели, что вытаращила она глаза или сузила, не рассмотреть, но могучие груди к моему облегчению и даже странноватому удовольствию запрыгали вверх–вниз снова.
— Ха–ха… хороший обед!
— Мясо, — заверил я, — Балшой Мясо!.. Ешь.
Она взяла крупный ломоть, обнюхала с недоверием и дала ребенку. Он ухватил обеими лапками и с рычанием впился своими роговыми пластинками.
— Правильно, — одобрил я. — Сперва на детях.
Она указала кивком на могучее ложе у стены, где медвежья шкура на полу, медвежья вместо покрывала и медвежья, свернутая в рулон, вместо подушки.
— Я сплю вот там. И лежу…
Мои плечи сами по себе передернулись, я сказал громко и с сожалением: