Одинцов слышал гомон толпы за окном и чувствовал, что сегодня знаковый день. От того что он скажет людям, будет зависеть пойдут они за ним, или отвернутся, согревая в душе ненависть. Серега волновался, словно ему предстояло сдать самый важный в жизни экзамен, от результатов которого зависит вся его судьба. Положение ухудшала чугунная голова, которую не смогли излечить даже десяти часовой сон. Такое ощущение, что весь вчерашний день он предавался обильным возлиянием, и сегодня не грех бы было опохмелиться.
— Ну, что? Ты готов? — заглянул в кабинет Лех Шустрик.
Вид у него был довольный, словно он с утра уже успел выиграть состояние в карты.
— Скорее да, чем нет, — признался Серега.
— Ты смотри. Постарайся зажечь толпу. А то они тебя считают каким-то монстром. Я с Родимом поговорил, так Лютца в гарнизоне солдаты ненавидели. Но после ареста, почитают его, чуть ли не за великомученика.
— Догадываюсь, — хмуро сказал Одинцов.
— Так что ты уж постарайся. Нам бунты и саботажи на корабле не нужны.
Сереги пришло на ум сравнение. Сейчас он напоминал боксера перед выходом на ринг, а Лех Шустрик его тренер, подбадривающий бойца перед решительной схваткой.
— Как там этот мерзавец ночь провел? — спросил Одинцов.
— Ребята Кринаша постарались, чтобы он навсегда ее запомнил. Допросили, понятное дело, с пристрастием. Все показания записаны, так что можно смело приговор сочинять. Я бы его за яйца на крепостной стене вздернул…
— У меня есть идея поинтереснее.
— В его застенках мы трех девчонок нашли. Одна совсем умученная. За ней сейчас наши лекари присмотр взяли. Одна нетронутая. Утром ее отправили домой. А последняя нормально, держится. Но досталось ей основательно. Кстати, в забавах этого зверя участвовали еще трое офицеров. Я распорядился их арестовать.
— Правильно сделал, друг мой, — задумчиво ответил Серега. — Ладно. Нельзя дольше откладывать. Все равно придется идти. Хотя я лучше бы в поле, да с мечом против ворога. Никогда не любил публичные выступления.
— Привыкай, друг мой, — насмешливым тоном произнес Шустрик и скрылся за дверью.
Одинцов встал, подошел к зеркалу, поправил костюм, опоясался мечом в ножнах, накинул на плечи плащ, заколол его фибулой, изображающей оскаленную морду волка и вышел из кабинета. Он спустился по лестнице на первый этаж, где его ждали Черноус и Джеро, коротко кивнул им, говоря тем самым, что он готов, и вышел на крыльцо дома через распахнутые услужливо волчьими солдатами двери.
При его появлении рокот людских голосов на время усилился, словно морская волна, набегающая на берег, и вскоре стих. Сотни пар глаз уставились на него в ожидании.