Из-за постоянного недосыпа я чувствовал, что моя голова стала, будто похожей на чугунный котёл, в который периодически засыпались какие-нибудь продукты, и иногда давали возможность во время сна спустить пар. Всем было очень тяжело, но дело того стоило. Мы, за всё время этих боёв, уже продвинулись вглубь предполья на одиннадцать километров. Одних трупов вражеских солдат, оставленных на брошенных финнами позициях, Бульба со своими обозниками, похоронил более 90. Пленными было отправлено в тыл 87 человек.
По моим наблюдениям, финны вымотались ещё больше, чем мы. Для стабилизации обстановки им так и не пришлось дождаться помощи от егерей. По последним, полученным от пленных сведениям, на наш участок была дополнительно выдвинута лишь рота из состава Скандинавского добровольческого корпуса. Наверное, финны уже не доверяли обычной пехоте, а егерские части берегли для другого, более серьёзного дела. Конечно, в образовавшейся у нас мясорубке, можно было запросто растерять этих элитных бойцов. А финской армии предстояло ещё самое главное дело – удержание «линии Маннергейма».
С одной стороны, по численности солдат финны так и продолжали нас превышать, но с другой, увеличение количества подразделений, подчинённых разным командным вертикалям, шёл нам на пользу. Бардак и несогласованность в осуществлении обороны финских позиций только нарастали. Благодаря этому, у нас и получалось так успешно теснить противника. Начал действовать принцип «домино», когда ошибки одного, не очень опытного командира, распространялись и на более сильные и закалённые части. Чтобы восстановить оборону и управляемость в войсках, финнам просто необходима была приостановка боевых действий. Но вот как раз этого мы им и не давали сделать. Хотя они предпринимали всё, чтобы получить долгожданную передышку. Например, отходили, оставляя нам без всякого сопротивления большие куски предполья. Наверное, в надежде на то, что мы остановимся, чтобы переварить эту, до отказа напичканную минами и разными ловушками, территорию. Но наши роты, как бульдог в мягкое место, вцепились в финнов и, как чухонцы их ни трепали, и ни пытались выжать как можно больше кровавых потерь – продолжали висеть на врагах, намертво сжав свои челюсти.
Первого февраля всё происходило по заведённому уже порядку. Я встал после ночного рейда в два часа дня. Как обычно, обошёл наше расположение, узнал о результатах вылазки взвода Климова и о его потерях. Потом, уже немного на взводе, дождался возвращения ребят Кузнецова. После разговора с ним, ещё больше разъярился. Моя злость и досада была вызвана необычайным, буквально ослиным упорством финнов и нашими бесконечными потерями. К этому моменту, активных штыков в моей роте оставалось всего 56 человек. И это несмотря на то, что позавчера в роту пришло пополнение. Правда, не очень большое, всего восемь человек. Но зато это были отнюдь не салаги, а серьёзные, опытные бойцы. Все они пришли после излечения в госпиталях. Я в тот же день распределил их по боевым группам. И теперь у нас, хотя бы восемь групп, имели прежнюю численность. Остальные состояли только из двух бойцов, и, кроме этого, только в каждой второй группе был приписанный к ним сапёр. Потери среди присланных сапёров были тоже очень значительными, у меня в роте их оставалось только двенадцать человек. Потери в подразделении Семёнова были тоже значительные. Вместе с полученным им пополнением, в третьей роте сейчас насчитывалось всего 59 активных штыков.