— Дура ты! Дура и есть! Твои глупые родители нищими жили, нищими и померли! Уважаааали их! Нахрен нужно такое уважение, когда нищие? А я богаче всех! И тебя из милости держу! Давно прогнать надо было — видать дело не во мне, а в тебе, что зачать не смогла! А то, что соседи рожу воротят, зато они все у меня в долгу! Вот так — всех держу! Щас пойду прибью этого Агафкина сучонка, имею право — он на мой двор залез!
— Опомнись, Симор! Что ты творишь?! Не трогай пацанов!
Послышался звонкий удар и плач женщины:
— Будешь, сука, мне противоречить?! Убью, нищебродка! Выгоню на улицу в чём есть и молодую возьму! Живёшь из моей милости, ещё и языком треплешь! Днями выгоню суку, надоела!
По комнате затопали, и во двор вышел староста, в армяке, накинутом на плечи и с дубинкой в руках. Он оглядывался по сторонам, пытаясь разглядеть в темноте шустрого мальчишку, который, как ему представилось, залез в его двор.
Мальчишку не обнаруживался, и староста, пожав плечами, уже собрался идти обратно в дом, когда увидел горящие жёлтые глаза, приближающиеся к нему совершенно безмолвно и тихо, как смерть…
Сидор успел только тоненько завизжать, когда когтистая лапа снесла ему полголовы, вырвав глаз, ухо, оторвав щёку, обнажив чёрные гнилые зубы…ещё удар, и человек упал со сломанной шеей, как подрубленный и затих кучей тряпья.
Зверь подошёл, понюхал и фыркнул — пахло дерьмом — староста обделался перед смертью.
Зверь прошёл по двору, заглянул в будку с собакой — та забилась и тоненько заверещала в углу будки, понимая, что смерть её пришла. Однако оборотень собаки не тронул, и только оттянул губы в страшной улыбке, которая у собак означала удовольствие, а ещё — предупреждение противнику.
Оборотень с места перемахнул двухметровый забор и пустился по улице, принюхиваясь к следам — их было много, очень много, как будто запахи слились в клубок, и различить, где один, а где другой, было трудно.
Оборотень подбежал к тёмной хате Аграфы, и тут уже чётко уловил запахи оружия, смазанного маслом и кожи, пропотевшей под доспехами, а также легкий запах каких-то благовоний, которыми, как Андрей уловил при общении, пахло от сборщика подати.
Зверь чётко взял след, и помчался за уехавшим по тракту чиновником туда, куда он направлялся после того, как посетил Аграфу.
Лапы стучали по дороге, и оборотень, великолепная живая машина, нёсся по тракту с огромной скоростью, благо, что из-за позднего времени на дороге никого не было и никто не мог ему помешать проглатывать километры, как раллийной машине.
Запах так и висел в воздухе — не было ни ветерка, ни дождя, которые могли смыть и развеять эти молекулы вещества, улавливаемые чутким носом Зверя так, как будто он читал открытую книгу при ярком свете фонаря.