Фестиваль начался без приключений. Поводок действовал, Мерзика было не видно и не слышно. Леонид Ильич мысленно благодарил Леночку за светлую идею. Он сидел в боковой ложе справа от сцены и дремал На сцене шел «Гамлет», уже четвертый за последнюю неделю, и пока Лозинский выигрывал у Пастернака 3:1. Эти явно нахватались модных столичных тенденций — по сцене ходили люди в строгих пиджаках, вся охрана снабжена была милицейскими черными рациями, которые при всяком удобном случае вполне натурально перхали, воспроизводя невнятные обрывки внутренних переговоров. Гамлет — бледный, изящный, как барышня жеманный — метался по сцене в ярко-голубом шелковом пиджаке, с цветным платком на шее, но Леониду Ильичу было лень думать, к чему это все и зачем его так разрядили. За свою долгую театральную жизнь видел он и не такое. Вот и завтра по расписанию был опять «Гамлет». И опять соригинальничали — «Гамлета» привезли в переложении Сумарокова, сделанном в середине восемнадцатого века. Кажется, что-то такое Шокин читал на заре туманной юности, по старому, еще с ятями, изданию. Был он тогда горяч и любопытен, поражен вирусом энтузиазма и всеми силами старался обратить на себя внимание. «Хитро выпендриться», — невесело думал он сейчас, по прошествии лет. Потому что давно убедился на практике — наиболее банальными всегда оказывались именно те постановки, которые претендовали на. Отчего так выходило? Шокин не знал. Может быть, оттого, что смысл уходил в броские и незначительные мелочи, как пар уходит в гудок? Менее всего сумароковский «Гамлет» имел отношение к Шекспиру, зато носил характерные черты политического памфлета. Да и переведен-то был как-то не по-человечески. То ли с французского, то ли с немецкого. «К выборам, что ли, стараются? — думал Шокин. — Ну-ну».
Действие плавно подкатилось к третьему акту, Гамлет завел своеобычное: «Быть иль не быть — таков вопрос; что благородней духом — покоряться…»,[2] Шокин совсем заснул, и ему даже начало что-то такое сниться нейтральное, бытовое — какое-то серое утро, и он никак не может отыскать в кухонном шкафчике банку с растворимым кофе… На пару минут он выпал из реальности и был внезапно разбужен взрывом хохота в зале.
— Эй, люди! Помогите, помогите! — раздался голос Полония из-за портьеры, и зал опять грохнул. Посреди сцены, припав на передние лапы, сидел Мерзик. Мерзик затаился и готовился к прыжку. Его грудь была обхвачена ремешками, уши грозно прижаты, а сзади волочился кожаный хвост с петлей на конце.
— Что? Крыса? — растерянно пролепетал Гамлет, озираясь на кота, и обнажил шпагу.