- Великодушно! - Улыбается Кейт, у нее даже от сердца отлегло. И поскольку "отлегло", то захотелось услышать и продолжение, но продолжения не последовало. То ли ничего больше Баст в своем сне не увидел, то ли не захотел рассказывать.
Странно, но именно этот сон - не самый страшный или, вернее, совсем не страшный сон - заставил ее сердце сжаться от ужаса, и отступило это гадкое чувство, которое Кайзерина никак не желала принимать и признавать, только тогда, когда Себастиан закончил рассказ и улыбнулся своей совершенно очаровательной улыбкой, неизвестно кому и принадлежащей: Басту, Олегу, или, быть может, им обоим.
- Хочешь, испорчу тебе настроение? - Спросила Кейт и, отставив пустой бокал в сторону, встала с кровати. Ее несло, и она совершенно не собиралась этому противиться.
- Попробуй. - Предложил с улыбкой Баст, оставшийся стоять, где стоял.
- Я тебя люблю. - Сказала тогда она.
- Полагаешь, после этого признания я должен выскочить в окно в чем мать родила?
- У тебя третий этаж... - Улыбнулась Кейт, чувствуя, как разгоняется ее сумасшедшее сердце. - Разобьешься.
- Не убегу. - Покачал головой мужчина ее мечты. - Но завтра ты отсюда уедешь.
- Почему? - Она не удивилась, как ни странно, и не почувствовала желания спорить. Уехать, так уехать, ведь это он ей сказал...
- На сердце тревожно. - Как-то очень серьезно ответил Баст. - Не стоит тебе здесь оставаться.
- У нас, кажется, равное партнерство. - Кайзерина уже согласилась в душе, но фасон следовало держать.
- Уже нет. - Покачал головой он.
- Почему это? - Надменно подняла бровь Кайзерина.
- Потому что ты любишь меня, а я люблю тебя. - Развел руками Баст.
- А ты меня любишь?
- А тебе нужны слова?
- Вероятно, нужны... были, ведь ты все уже сказал.
- Я сказал. - Сказал он и поцеловал ее в губы.
И в этот момент тяжесть окончательно ушла из сердца, но прежде чем провалиться в сладкое "нигде", она вспомнила во всех деталях тот сон, где видела вывеску "Контрольная комиссия".
- Что будем делать? - Спросил Нисим Виленский. Сейчас, в занятом союзными войсками Мюнхене, он смотрелся весьма естественно со своими сивыми патлами одетый в мешковатую форму чешского прапорщика.
- Ждем еще пять минут, - ответила она, чувствуя, как уходит из души тепло, выдавливаемое стужей отчаянной решимости. - И валим всех.
- Мои люди готовы.
- Вот и славно. - Она вдруг перестала чувствовать сердце...
"Господи, только бы он был жив!"
В пивной их было трое: она - в платье бельгийской медсестры, Виленский и еще один боевик Эцеля , имени которого она не помнила, одетый в форму французского горного стрелка. На противоположной стороне улицы, в квартире над парикмахерской сидели еще четверо "волков Федорчука". Эти были в советской форме, а потому и не высовывались, - кроме Виктора, торчавшего сейчас на перекрестке, никто из них по-русски не говорил. А Федорчук стоял на перекрестке, изображая майора-танкиста из армии Кутякова , смолил папиросы и развлекал болтовней двух русских регулировщиц.