— Мы ж не разбойники, хозяев резать, — смиренно возразил Щавель. — По закону надо, по правде.
— По правде покойный жил, — напомнил Лузга.
Щавель только на виселицу кивнул:
— Он по пользе жил и оттого со временем края перестал видеть. Хорошо, ума не хватило в правду пользу вытянуть, а ведь мог, с его-то размахом… Кабы свинье рога, всех бы со свету сжила.
— Да, ты знатно воздал добром за добро, — как на духу выложил Лузга.
Щавель окинул взглядом старого приятеля, и получилось свысока. Так уж их расставила жизнь, некогда разлучив и установив каждого на своё место.
— Художники натура сложная, — хотел пошутить Щавель, но рядом с неостывшим трупом рачительного хозяина сбился, — вон у них как всё. Свои счёты, свои расклады. Правда, и та своя. А мы люди простые, и правда у нас, как у всех. При столкновении с реальной жизнью оригинальная натура художника зачастую испытывает непреодолимый диссонанс и разрушается в прах.
— Эк ты загнул, по-эльфийски.
— У меня жена из эльфов.
Лузга хлопнул себя по лбу:
— Так вот Жёлудь кто! Я-то смотрю, вроде человек по всем параметрам, а что-то не так.
— Ты ещё не видел, как он из лука стреляет, — сказал Щавель.
— Проверим! — заявил оружейный мастер.
Глава двенадцатая,
в которой пируют пролетарии водного транспорта, а Щавель творит справедливость
За озером Бологое Великий тракт уходил через болота на Рыбинск. Дорога к Вышнему Волочку была совсем гадкой: мокрой в сушь, топкой в дождь и непролазной до схода вешних вод. Двадцать вёрст до Заречья были дорогой конских костей. В этих краях для передвижения во все времена года, кроме зимы, купцы выбирали каналы и реки. Пусть медленнее, зато надёжно и дешевле в десять раз.
В деревне меж двух озёр встали на обед. Трактир не вместил всех караванщиков, многие устроились возле телег.
К Жёлудю словно невзначай подошёл ратник:
— Твой старший-то всегда так дела ведёт?
— Он мой отец, — Жёлудь не спеша прожевал, собрался с мыслями.
— Довольно крутенько начал.
— Он всегда такой.
Ратник удовольствовался ответом и отошёл к своим. Дружинники принялись оживлённо совещаться.
— О чём спрашивал? — подскочил Михан, жадно искавший знакомства с дружинниками.
— Об отце, — во всём, что касалось бати, Жёлудь был сдержан.
— Эвон! А чего спрашивал?
Жёлудь вместо ответа сунул в рот кусок и основательно заработал челюстями.
— Что ты молчишь, дурень? — не выдержал Михан. — Говори давай, чего спрашивал-то?
— Чего пристал как репей? В дружину тебя всё равно не возьмут. Ты сначала жрёшь без ума, потом серишь без памяти. Куда тебя в княжье войско, чтоб ты в строю набздел? Тебе дело не на рати, а срати.