Гарри не понимал этого ее состояния.
«Он оправдывает свою импотенцию моим перегаром», — подумала Гейл и снова хихикнула над абсурдностью такого объяснения.
— Почему бы нам не остановиться и немного погулять? — предложила она Спринджеру.
Они сидели на веранде дома Гейл, наблюдая за полетом чаек. Гейл пыталась печатать, но у нее ничего не получалось, проскакивали опечатки, хотя голова была полна мыслей и образов. Ей непременно нужно было переделать концовку пьесы.
Она никак не могла изложить свои сумбурные мысли на бумаге. Гейл еще выпила, чтобы сконцентрироваться, но ее только потянуло в сон, и в конце концов она пошла спать.
Потом Спринджер разбудил ее, поскольку ей предстояло приготовить ужин, так как оба были уже сильно голодны. Он за целый день съел только три сандвича, а Гейл вообще довольствовалась только сыром.
Пробуждение было тяжелым, нервы напряжены, и Гейл приняла валиум. Обычно она глотала успокоительные средства перед сном, поскольку валиум в сочетании с алкоголем вызывал вялость и сонливость. И, конечно, она знала, что лекарство с выпивкой только усилит ее депрессию, поэтому решила много не пить в этот день.
Она кинула два лобстера в кипящую воду, в другую кастрюлю положила два пакетика с рисом. Спринджер взялся приготовить салат из свежих овощей, которые они купили в придорожном магазинчике по пути домой. Пока ужин готовился, они сидели на веранде, любуясь пейзажем. Успокаивающим пейзажем, сказала бы Гейл. Она бы описала его, если бы могла.
Когда в «Эсквайер» решили издать лучшие рассказы в антологии, туда включили и рассказ Гейл «Мать девочки». Хотя это было уже давно, она убеждала себя: «если у тебя есть талант, он никуда не денется». Время и состояние души могут притупить его, но он всегда останется с человеком. Несмотря ни на что, талант останется сущностью натуры и его можно совершенствовать.
После стаканчика коктейля и таблетки валиума это ей казалось таким простым делом. Трудно начать писать, а потом дело пойдет.
Гейл стала рассказывать Спринджеру о своей жизни в Нью-Йорке. Это было еще до того, как она его встретила. Она говорила, подробно объясняя детали, будто он был инопланетянином и не понимал, о чем идет речь. Гейл вспоминала своего отца и их дом в Севикли, «Пи-Ай», так они его называли. Как-то отец послал ее в Нью-Йорк и дал кучу денег. Он напутствовал дочь и непременно хотел, чтобы она смогла «выдвинуться, стать известной и выйти замуж за человека с приличным доходом».
— Он был смешной человек, — говорила Гейл, вспоминая, как отец иногда напивался под конец вечеринки, включал пластинки с музыкой на полную громкость и, используя свою трость, как жезл, заставлял всех танцевать. Вскоре вся комната наполнялась танцующей и марширующей под ревущую музыку толпой.